НАТАЛЬЯ ВАРШАВСКАЯ
ИСТОРИЧЕСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ
ТАЙНА АРХИМАНДРИТА
(Тихая история тихой обители)
Часть І.
Тихая история тихой обители.
Интернет. Переписка.
Я: Как это Вы добирались до Чёлмы через Масельгу? Вы специально усложнили маршрут?
Отшельник: Никакого усложнения нет. «Таможня», это тоже чёлма. Местные называют все перешейки между смежными озёрами чёлмой. Так что на Торосозёрскую чёлму путь идёт через Масельгу!
Я: Очень рада за Вас, что всё обошлось без усложнений. А мы были на чёлме между Лёкшмозером и Монастырским озером, которая так и называется – Чёлма.
Челмогорская пустынь.
…Мы с мамой перепутали сезоны в этом году и приехали на Север в октябре. Погода, представьте, поддержала наше нетрадиционное решение и предоставила возможность насладиться всеми прелестями природы, причём в полном одиночестве. Свернув с пудожского тракта на челмогорскую отворотку, мы сделали первый привал. Кроме нас на лесной поляне под лучами жаркого солнца балдели толпы рыжиков, а на склоне соснового бора можно было разглядеть всю дислокацию белых грибов. Червяки (как и туристы) напрочь отсутствовали, они–то понимали, что на дворе середина осени.
Первую версту мы шли, весело напевая и даже немного подпрыгивая. Глухари и тетерева вспархивали из-под ног на каждой десятиметровке. Рябчики сопровождали нас, перелетая с дерева на дерево. Хорошо, что кабаны, волки и медведи наблюдали за всем этим издали, а не маячили перед носом невооружённых дам.
Так, ничего не подозревая, мы допрыгали до первой лужицы. Хи-хи-хи. «Мам, а помнишь ту дорогу на Вильно, по которой только коровы ходили, да мы?» Хи-хи-хи. Весело обошли лужицу, а потом ещё ряд таких же, но вскоре дорога превратилась в канаву, а лес в бурелом. Мох под ногами проваливался, и нам приходилось прыгать с кочки на кочку, иногда даже с дерева на дерево, ломая в полёте докучливые ветки и удивляя местных белок своими нелепыми прыжками.
В общем, выползли мы из леса, молча, по колено в болотине, опутанные паутиной и с ветками на голове.
«Некошеные луга с заплетающейся травой по пояс показались нам манной небесной, а встретившийся на пути рухнувший мост через речку – забавным приключением», - можно было бы написать сейчас. А тогда … тогда увидев хаотичную груду полусгнивших брёвен, которые непонятным образом держались над поверхностью реки, я, честно скажу, пришла в ужас.
Преодолев переправу, мы оказались в раю. Сказочно сухая трава завлекала нас в солнечный лес. И вела-вела в таинственную бесконечность, поражая огромным количеством грибов, которые мы не собирали, наивно рассчитывая сделать это на обратном пути. Но чем дальше, тем очевиднее становилось, что дорога ведёт нас не туда. Ведь от развилки до монастыря значилось 7-8 вёрст, мы же давно их прошли, а монастыря всё нет.
Ура! Опять луга, да видно, что не заброшенные. Вот-вот будет что-нибудь человеческое. Вот сейчас мы увидим останки древней обители… Ба-атюшки мои! Впереди показалась деревня Труфаново и мы поняли, что прошли мимо, оставив Челмогорский монастырь далеко позади.
Итак, разочарованные своей дезориентацией, делаем привал у часовенки, немного не доходя до безлюдной деревни. Я лежу в траве с закрытыми глазами, мама пытается оценить обстановку и вспоминает, как выглядела местность полвека назад и что говорил дед перед смертью. Солнце припекает, я теряю мысль и слышу лишь обрывочные фразы: монах…золотые монеты…петербуржский тракт…последнее завещание…Святая роща…
Открываю глаза, на меня смотрит чёрт с рогами. Сил нет – ни заорарть, ни вскочить. Боже мой, да это же коза! Откуда ты, красавица?
Тогда я ещё не знала, что будущие шаги приведут меня в далёкое прошлое и помогут раскрыть
ТАЙНУ АРХИМАНДРИТА.
Интернет. Переписка.
Отшельник: Лихо вы попутешествовали! Только вот зря! Челмогорского монастыря давно нет. На месте, где он стоял, находится громадная ель…
Я: Там-то и похоронен мой дед в Святой еловой роще. От архиерейского дома, в котором он жил, так же, как и от монастыря ничего не осталось. Но это только предыстория, а основные ошеломляющие события произойдут позже, за пределами «потерянного края».
Святая роща.
Невероятно: деревня Труфаново, в которой десять лет назад никого не было, оказалась обитаема! Я бы даже назвала её густонаселённой – пять дворов с крепкими хозяйствами. На озере вижу моторные лодки. Господи, помилуй! Если бы не эти моторные лодки, то я бы решила, что мы попали в другую цивилизацию – конец XІX века. Отсутствие электричества, дорог, транспорта, отсутствие пыли и грязи. Кругом зелёная трава, слегка примятая в местах тропинок. Дикие лебеди тихо плавают в прозрачной воде недалеко от берега, а у обрыва привольно пасутся лошади, коровы и симпатичные, сиамского окраса, козы. Полное спокойствие и гармония.
Заходим в дом. Я объясняю, что мой дед похоронен в Челмогорской пустыне, что мы заблудились и прошли мимо. Игорь (житель Труфаново) отвозит нас на лодке к месту, где раньше находился один из самых древних северных монастырей. «Бывшие границы, - рассказывает он, - можно определить по молодому березняку, который вырос прямо на руинах монастырских стен. Вот здесь была пещера-келья прп. Кирилла, а здесь нашли клад». Игорь показывает нам многовековую ель (в два обхвата диаметром) и, наконец, приводит к дедушке, последнему насельнику Кирилло-Челмогорской обители. Меня поражает железный крест на его могиле, так как создаётся впечатление, что стоит он здесь не пятьдесят лет, а больше ста. (Как потом окажется, я была близка к истине.)
Да, путь к Челмогорской пустыне оказался не лёгким и даже опасным. Но уж очень хотелось отдать дань деду, похороненному в столь отдалённом месте, и понять: почему, почему он завещал похоронить его именно здесь?
На общем кресте читаем табличку:
«Бывшая Кирилло-Челмогорская мужская пустынь. Основана в нач. XІV в. прп. Кириллом. Имелось два храма: каменный Богоявления Господня (1818 г.) с приделами свт. Николая (1899 г.) и прп. Кирилла (где почивали мощи основателя) и деревянный Успения Божией Матери (построен в нач. XІX в.). Разрушены в 30-е гг. Преподобный отче наш Кирилле, моли Бога о нас!»
Вот история разрушения монастыря, составленная мной со слов очевидцев. Назвала я эту трагическую хронологию «Бог наказал».
1932 г. Разобрали и разграбили дома монахов. Бог наказал. Бревно попало на голову Андрея Иосифовича Корякина. Хорошо, что умер, а то бы калекой на всю жизнь остался.
1933 г. В одном из храмов разобрали иконостас. Иконы возили-возили, а Политон Иванович из иконостаса шкафы да скамьи делал. Бог наказал – был у него дом и сарай – всё летом сгорело.
1934 г. С колокольни-красавицы сняли колокола (один 62-пудовый и 5 обычного размера). Большой дал трещину.
1937 г. Всё нарушили в храме Успения Божией Матери. Была там люстра – позолоченная с хрусталём во всю церковь – когда зажигали лампады, она начинала крутиться. Депутат сделала корону из хрусталя от люстры, надела рясу и залезла на престол: «Я – царица!» Бог наказал. Две дочери умерли в один год до сорокового дня. И сын умер.
1953 г. В храме Богоявления Господня поселились лесорубы. Шура Пономарёва с Борисом, как поженились, стали жить в алтаре. Ночью (во сне?) приходил старец и говорил: «Не место вам здесь жить». Бог наказал. Сгорела церковка (в день смерти Сталина) и всё имущество с ней.
1958 г. Разрушили последнюю колокольню. Молодой Вовулинский тоже приехал «последних чертей из монастыря выгонять». Бог наказал. Под колокольней смерть свою нашёл.
Вот и всё: закончилась жизнь древней монастырской обители. Но запомните слова старца. Я вернусь к этой истории.
Тогда я ещё не знала, что будущие шаги приведут меня в далёкое прошлое и помогут раскрыть
ТАЙНУ АРХИМАНДРИТА.
Интернет. Переписка.
Отшельник: Здравствуйте, Наташа! Пусть Лёкшмозеро не моя родина, но, проведя там несколько отпусков, я полюбил этот край. Ваши рассказы напомнили мне о минувших днях поиска ответов на те загадки, с которыми мы столкнулись.
Этот край не зря называют «потерянным». В нём больше всего творится всякой несуразицы. Ориентироваться по компасу бесполезно, промерка расстояний шагомером даёт вообще несопоставимые данные.
Я: Да! Эти места и истории, с ними связанные, действительно, невероятные.
Портреты XІX века.
А пока мы отчалили от Чёлмы и мчимся на лодке в сторону деревни Орлово. Игорь направляет лодку прямо в стаю уток, и кричит мне: «Фотографируй!» Мы летим навстречу друг другу, суммируя скорость, но даже при такой динамике утки успевают позировать.
Берега Орлово встречают нас огромными булыжниками ледникового периода. Разводим костёр, и как доисторические люди, жарим рыбу на вертеле. Мама погружается в воспоминания и рассказывает о деде, который работал врачом в глухих деревнях и лесопунктах. В критических ситуациях дед делал больным операции на месте, не отправляя в каргопольский госпиталь. Его не раз предупреждали об ответственности, но он говорил: «Если я не вмешаюсь, то больной умрёт, не доехав до Каргополя».
В начале войны дед сделал операцию умирающей от подпольного аборта женщине. Благодаря этой операции женщина выжила, а деда посадили в тюрьму…
Ладно, пора собираться в путь.
Озеро провожает нас всеми красками заката. Долго идём в кромешной тьме по лесной дороге, которой, кажется, нет конца и края. Если за этим поворотом не появятся деревенские огоньки, то…
- Кстати, - вдруг говорит мама, - рассказывали, что волки вчера загрызли собаку на краю деревни.
- Так ведь это собаку, не человека же, - смело отвечаю я.
- А чем мы хуже собаки? - удивляется мама.
«Ничем», - думаю я и озираюсь по сторонам. А вот, собственно, и край деревни.
Следующий день мама посвятила встречам с друзьями детства, а я взялась за покраску рам. В деревне мы не были больше десяти лет, но дом ждал нас всё это время, нисколько не изменившись. Всё также висит на стене большое зеркало в золочёной раме, в шкафу стоят книги и учебники, на столе ваза с высохшим можжевельником, а вон в том ящичке лежали документы деда и странные фотографии в железных рамках под стеклом. Мама сказала, что перенесла их на чердак.
Докрашу и поищу, пока светло.
Красить окна одно удовольствие, главное, что у всех на виду, так сказать, с общего одобрения. Я верчу головой и героически улыбаюсь, иногда задумчиво грызу ручку кисточки, погружаясь в творческие размышления. Итак (артистично наношу последние штрихи), работа закончена. Под бурные аплодисменты ухожу на чердак. Поднимаюсь по лестнице, всё ещё находясь в образе великого художника, при этом дирижирую кистью невидимому оркестру. Последняя ступенька не выдерживает груза ответственности, и я лечу вниз, стараясь не расплескать краски. Не удалось. Голубая эмаль растекается по одежде, а я лежу, не шевелясь, и смотрю на голубое как краска небо в створе открытых дверей.
В общем-то не зря я стремилась на чердак, там, в старом сундуке ждали меня портреты конца XІX века. Я открыла сундук и вытащила из него ржавые, пыльные рамки с разбитыми, замутнёнными стёклами. Когда я разобрала их и разложила, передо мной открылась галерея фотопортретов с фирменными вензелями мастеров XІX века (Дюнант, М. Кадыссон, А. Алексеев).
На одной из фотографий модная интеллигентная женщина. Отсутствие яркого (купеческого) макияжа, тонкое соответствие между нарядом и причёской говорят о её вкусе. Демократическое платье упрощённого покроя, изящное шейное украшение без излишнего блеска и вычурности – это не дань моде конца позапрошлого века, но и собственный стиль деловой, образованной девушки, стремящейся к удобству и практичности.
На другом снимке – годовалый ребёнок в кружевах важно восседает на бархатном кресле. На обратной стороне карточки острым почерком выведена дата – 5 окт. 1895 г. (день рождения моего деда).
Тогда я ещё не знала, что будущие шаги приведут меня в далёкое прошлое и помогут раскрыть
ТАЙНУ АРХИМАНДРИТА.
Интернет. Переписка.
Отшельник: Здравствуйте, Наташа! Я удивлён и потрясён всем, что Вы рассказываете!
Я: Гибель монастыря и таинственные сокровища, личность архимандрита и его сложная биография, переплетённая с жизнью деда, тоже меня потрясли и настолько, что каждую свободную минуту я стала посвящать поиску информации о Кирилло-Челмогорской пустыне.
А над озером стоял плач…
Но это будет позже, а сейчас мы выходим из деревни Лёкшмозеро на Хиж-гору в церковь Александра Свирского. Летают осенние бабочки, видимо уже третьего поколения, так как в природе известны только два – весенние и летние. Вряд ли найдётся на свете человек, который не восхищался бы ими. В древнем Риме верили в то, что бабочки произошли от цветов, оторвавшихся от растений. Размахиваю руками, кручусь, подпрыгиваю и пою «я бабочка-капу-у-стница». Мама спрашивает, почему капустница, может быть брюквенница или репница? Оказывается, в нашей фауне часто встречаются три близких вида. Капустница (Pieris brassicae), репница (Pieris rapae) и брюквенница (Pieris napi). Отличаются они друг от друга по издаваемому самцами запаху: у капустницы он напоминает запах герани, у репницы – резеды, а у брюквенницы – лимонного масла. Смотрю маме в глаза – вроде не шутит (она всё же биолог, а не сатирик). Ловлю бабочку и обнюхиваю. Брюквенница!
А вот и Масельгская гряда. Знаменитый водораздел Белого и Балтийского морей. Места красивейшие. По крутой тропинке поднимаемся к самой высшей точке водораздела – Хиж-горе. У подножия горы – старинное кладбище, изголовьем некоторых могил служат не кресты, а деревья. На вершине – церковь Александра Свирского. Открываем ключом двери и заходим. Лучи солнца, пробивающиеся через окна под небесами, освещают иконостас. Наверное, окна в храмах специально расположены так высоко, чтобы глухие стены отделяли от мира, а глаза и мысли устремлялись к Богу, солнцу и небесам. Я ставлю одну свечку деду, вторую пока не известному мне архиерею, а третью – всем монахам Челмогорской обители, пострадавшим в годы советских репрессий. Что же произошло с ними в начале 30-х гг. прошлого века?
«Кирилло-Челмогорская пустынь сохраняла своё значение до конца 1920-х гг. Она не только включала в себя значительное количество земель, но и была местом средоточия верующих. Пустынь была приписана к Труфановскому сельскому обществу. В 1929 г. пустынь зафиксирована в списке населённых мест Лекшмозерской волости как выселок. В нём считается 4 хозяйства, из них 2 «состоящих в земельном обществе», работников 12 мужчин и 12 женщин. До конца 1920-х гг. настоятель пустыни участвует в заседаниях Лекшмозерского волостного совета. В мае 1928 г. он обратился в волсовет с просьбой «…Идя навстречу богоугодной мысли благочестивых христиан, прошу передать … остров Наглимозеро с церковью и озером для устройства там скитской строгой монашеской жизни». В просьбе было отказано. Упомянутый настоятель иеромонах Трифон – последний в ряду Кирилло-Челмогорских иерархов».
Это я прочитала в «Кенозерской книге» Ю. М. Критского, многое остальное узнала, поработав в архивах Каргопольского историко-архитектурного музея и со слов очевидцев.
Оказывается, с 1928 по 1932 гг. после арестов и ссылок в доме моего деда жил епископ Каргопольский Варсонофий (Вихвелин Василий Васильевич – дворянин, родом из Санкт-Петербурга, закончивший Санкт-Петербургскую духовную академию и получивший степень кандидата богословия). Епископ был «организатором» «контрреволюционной группировки духовенства» в каргопольском районе.
Анастасия Александровна Бархатова (1921 г. р.) помнит епископа Варсонофия и помнит крёстный ход с иконой прп. Серафима Саровского:
«Дом Вашего деда, двухэтажный с мезонином, стоял недалеко от стены Кирилло-Челмогорского монастыря. С балкона этого дома наблюдали, когда ждали архиерея, который сопровождал икону прп. Серафима. Архиерей плыл на лодке рекой с Лядин по Монастырскому озеру, а крестный ход пеший шёл от Пудожского тракта. Икону внесли и была служба. Помню освящение иконы, помню службу, шапку архиерея как пели «Преподобные отцы наши, Кирилле и Серафиме, молите Бога о нас»…
Потом архиерей жил на 2-м этаже (я носила ему еду), выходил на балкон и дарил просвиры (я играла на пристани и видела), а содержал дом питерский архимандрит, точно АРХИМАНДРИТ, мне вспомнилось.
Мёд (у отца Трифона было много пчёл), рыбу и другие продукты из Кирилло-Челмогорской пустыни отправляли в Санкт-Петербургское подворье – архимандриту, а оттуда привозили «красный товар» - ткани, одежду, посуду, иконы, церковную утварь…»
Интернет. Переписка.
Отшельник: Столько лет собираю информацию по тем местам, но чем больше её накапливается, тем больше вопросов.
Я: Здравствуйте, Александр! Абсолютно согласна с Вами, от вопросов просто распирает.
Архиерейский дом.
На следующих фотографиях мальчишеского вида солдатики в форме рядовых со знаками отличия лейб-гвардии Семёновского полка (царской охраны)… Фото-миньон с тесненными гербовыми печатями и надписью «Месячный билет для проезда С. Петербург – Сергиев Пос…», а дальше стёрто, фамилия и имя обладательницы проездного также стёрты. Зачем, думаю я, петербурженке мотаться несколько раз в месяц в подмосковный Сергиев Посад?
Эти фотопластинки из архиерейского дома. А вот и снимок самого дома. Арочный козырёк с надстройкой (мезонином), резные колонны, большие окна и остеклённые двери. Перед домом бегает русская борзая, а на крыльце сидят дядя, дед и ещё какой-то охотник с ружьями и подстреленной дичью.
Мама рассматривает фотографию и тут же вспоминает картину из далёкого детства… Внутри архиерейского дома все двери были с бронзовыми ручками, часть стен облицована мрамором, а печи изразцами, лестница – витиеватая, иконы – позолоченные, и вся обстановка в целом – шикарная. За шкафом была потайная дверь, а за дверью лаз в подземелье.
В моём подсознании почему-то всплывает привал у часовенки перед Труфаново, сиамская коза, и я спрашиваю у мамы, какие это золотые монеты на петербуржском тракте и монаха она тогда упоминала?
Дед, рассказывает мама, был единственным и долгожданным ребёнком в бедной крестьянской семье. Родители благодарили Бога и какого-то Монаха за появление сына. Этот Монах и в дальнейшем не оставлял семью без внимания и помощи. Во время своих путешествий он часто останавливался на ночлег в их доме. Так как дом располагался на петербуржском тракте, то многие путники находили в нём приют. А однажды мимо проезжала женщина в богатой карете и сделала родителям деда неслыханный подарок в виде золотых монет (монет было так много, что часть их – даже спустя полвека – дошла и до моей мамы).
Когда отец деда умер, Монах забрал его в Санкт-Петербург для продолжения образования. Во время Первой мировой дед служил в прифронтовом госпитале на Кавказе, делая отчаянные операции раненым. Там-то, на фронте, он и получил огромный опыт врачебной деятельности.
«Мама, а кто жил в архиерейском доме до деда и чьи это фотографии?», - спрашиваю я и не получаю ответа. Позже я всё же узнаю, что дом и портреты принадлежали архимандриту Серафиму.
Родившийся в 1874 (1869?) году в селе Карповка Славянской волости Изюмского уезда Харьковской губернии в крестьянской семье, в детстве будущий пастырь (в миру – Стефан Владимирович Проценко) помогал родителям по хозяйству. Окончив церковно-приходскую школу, с детства Стефан тянулся к Церкви, любил петь. Однако лишь позже Господь призвал его на служение Себе. Будучи призванным на военную службу, он оказывается в С.-Петербурге, где служит в лейб-гвардии Семёновском полку рядовым. Во время службы в столице неоднократно посещает Кронштадт, встречается со св. прав. Иоанном Кронштадтским, по совету которого уходит в монастырь.
В 1895-1917 гг. подвизается в пустынях на Русском Севере (в Олонецкой епархии): в Сяндемской и Никифоровской, позже – в Кирилло-Челмогорском мужском монастыре близ Каргополя. Там был пострижен в мантию с именем Серафим и рукоположен в иеромонаха.
В 1917-1924 гг. по благословению митрополита Петроградского Вениамина, уроженца Олонецкого края, о. Серафим открывает в Петрограде подворье Челмогорского монастыря (на Боровой улице, 40) и строит храм при нём. Тогда же возводится в сан игумена, а затем в сан архимандрита.
О. Серафим и был тем самым монахом, который в 1895 г. привёз из Санкт-Петербурга годовалого мальчика (моего деда). А женщина, одарившая родителей деда золотыми монетами, по всей видимости – его мать, бросившая ребёнка в силу каких-то обстоятельств.
Вот такой я сделала вывод, сопоставив рассказ мамы, да и многих других родственников, с фотографиями из архиерейского дома.
Тогда я ещё не знала, что будущие шаги приведут меня в далёкое прошлое и помогут раскрыть
ТАЙНУ АРХИМАНДРИТА.
14 января 1924 года Петроградское подворье Челмогорской Кирилловской Богоявленской пустыни было закрыто, а его имущество передано в Мирониевскую церковь. Здание подворья отдано под жильё.
Архимандрит Серафим (Стефан Проценко) арестован 17 апреля 1932 г. по делу «Ленинградского филиала Истинно-Православной церкви» и приговорён к 5 годам ИТЛ (Темниковские лагеря). Второй раз он был арестован в 1945 году и приговорён к 20 годам каторжных работ.
Епископ Каргопольский Варсонофий (Вихвелин Василий Васильевич) арестован 1 сентября 1932 г. по обвинению в «контрреволюционной агитации» и по постановлению тройки ПП ОГПУ заключён в концлагерь сроком на 8 лет, который заменён ссылкой на тот же срок.
Умер 6 августа 1934 года в ссылке.
1 сентября 1932 года в Кирилло-Челмогорском монастыре были арестованы как участники «контрреволюционной группировки духовенства» и заключены в концлагерь на срок от 5 до 8 лет (заменённый в дальнейшем ссылкой):
Архимандрит Трифон (в схиме Кирилл, в миру – Пилюга Кирилл Георгиевич);
Архимандрит Афанасий (Кузьмичёв Андрей Артемьевич);
Игумен Лебедев Василий Алексеевич;
Иеромонах Варсонофий (Солодягин Иосиф Алексеевич);
Иеромонах Дорофей (Мусихин Дорофей Васильевич);
Монахиня Мишина Анна Александровна.
После возвращения из ссылки о. Афанасий долгое время скрывался в горенке на чердаке у Анны Павловны в Труфаново. Ночами священник и монахини переносили имущество ликвидированной пустыни на гору Быковик. «Золотой крест, золотую чашу, всё золото о. Афанасий с монахинями Анной Боголеповой и Дуней Михновой перенесли на гору Быковик. Приехали энкэвэдэшники ночью с фонариками и всё выкопали».
Первым арестовали схиархимандрита Кирилла (о. Трифона). На допросе Кирилл Пилюга «упал в обморок после того, как сказали, что именно он дал указание спрятать золото».
Дальше события развивались по известному сценарию тех лет:
20 ноября 1937 года – арестован о. Афанасий. «Его забирали из д. Труфаново, он был легко одет, но к нему никого не подпустили».
21 ноября 1937 года – арестованы монахини А. П. Боголепова, Е. Г. Михнова, А. А. Мишина. «На следующий день увезли монашек, посадили на дровни и увезли».
10 декабря 1937 года постановлением тройки УНКВД схиархимандрит Кирилл (о. Трифон, Пилюга Кирилл Георгиевич), монахиня Боголепова Анна Павловна и монахиня Михнова Евдокия Георгиевна приговорены к 10 годам ИТР. Отец Афанасий и монахиня Анна Александровна Мишина приговорены к расстрелу.
19 декабря 1937 года монахиня Анна Александровна Мишина расстреляна.
21 декабря 1937 года архимандрит Афанасий (Андрей Артемьевич Кузмичёв) расстрелян.
После арестов 1937 года продолжилось безбожное разграбление Кирилло-Челмогорской пустыни. Иконы рубили топорами и сжигали на костре. Древнюю Успенскую церковку перевезли по воде в деревню Орлово и там из неё сделали ветлечебницу, а в годы войны – конюшню! А ведь в этой церкви более ШЕСТИ ВЕКОВ хранилась икона УСПЕНИЯ БОЖИЕЙ МАТЕРИ, которая, по преданию, была в келье Преподобного и составляла, по житию его, «единственное сокровище» святого подвижника.
Бесы, непременные враги всех пустынножителей, угрожали ему: «О калугере, отъиди от места сего!» Святой не поддался на угрозы. Тогда бесы обвили келью верёвками и грозились ввергнуть её в озеро, но Кирилл победил их силой молитвы. Приходили и разбойники, названные почему-то «чудью белоглазой», требовали выдать им сокровище. Старец указал в угол: «Вот моё сокровище!» Разбойники кинулись туда – там стояла чудотворная икона БОЖИЕЙ МАТЕРИ. СИЯНИЕ ЕЁ ЛИКА БЫЛО СТОЛЬ НЕСТЕРПИМО, ЧТО РАЗБОЙНИКИ БЫЛИ ПОРАЖЕНЫ УЖАСОМ, ПАЛИ НА ЗЕМЛЮ И ПРОСИЛИ ПРОЩЕНИЯ. Авва отпустил их с миром.
Дед рассказывал мне, что в 1932 г., когда разбирали дома монахов, связанные между собой брёвна и другое имущество буксировали на вёсельных лодках в деревню Лекшмозеро. Была невероятно тихая и жаркая осень, а над озером стоял плач…
ПРЕПОДОБНЕ ОТЧЕ НАШ КИРИЛЛЕ, МОЛИ БОГА О НАС!
Милый князь, тебе ли было оставлять белый свет?
ТАЙНА АРХИМАНДРИТА
Часть ІІ.
Князь Андрей.
Нам хорошо известна столичная история, а история провинциальных отдалённых уголков тиражируется только в этих уголках. Я хочу написать о самой тихой обители в глухой Заонежской пятине так, чтобы она вызвала интерес всей России. Кирилло-Челмогорский монастырь это не Киев, не Москва и не Санкт-Петербург. Таких монастырей и таких провинциальных историй множество, из них и состоит Россия.
«Тайна архимандрита» основана на контрасте между великосветскими вельможами и иноками, между известными историческими героями и лицами, неизвестными истории. Рамки хронологического исследования жизни древнего монастыря охватывают несколько периодов, начиная с XІV века и НЕ заканчивая сегодняшним днём.
Некоторые читатели называют «Тайну архимандрита» детективом, я бы назвала её расследованием, которое началось с осенней поездки на могилу моего деда – последнего жителя Кирилло-Челмогорской пустыни. Для двух городских дам этот путь оказался нелёгким и даже опасным. Но уж очень хотелось дань деду, похороненному в столь отдалённом месте, и понять, почему, почему он завещал похоронить его именно здесь? С трудом добравшись до Святой рощи на берегу Монастырского озера, мы оказались в другом мире и другом измерении, уходящим в далёкое прошлое. Мне как будто передались слова «азъ не оставлю места сего» - слова первого пустынножителя и основателя челмогорской обители Кирилла.
Каждую свободную минуту я стала посвящать поискам информации о Кирилло-Челмогорском монастыре. Дело оказалось настолько увлекательным, что занимало всё моё воображение. Стоило оказаться одной, и мысли тут же уносили меня в древнюю обитель. В результате поисков выяснилось, что фотопортреты (найденные в дедушкином доме) принадлежали архимандриту Серафиму.
Личность архимандрита, его сложная биография, переплетённая с жизнью моего деда, таинственные сокровища и гибель древнего монастыря потрясли меня настолько, что я с новыми усилиями принялась за изучение истории северного края и России. Эти сведения привели меня в XVІ-XVІІ вв., и я узнала о другом Серафиме, основателе клада, найденного в XXвеке под обломками стен Челмогорской обители.
События второй части «Тайны архимандрита» происходят в первые годы после смерти Иоанна Грозного. Царь-опричник оставил после себя разорённую страну и неспособного к управлению наследника; естественно, это привело к столкновениям между царской роднёй из-за дворцового влияния. И прежде всего, между Борисом Годуновым и Шуйскими. Шуйские олицетворяли могущество русской аристократии. При любом безвластии эта семья неизменно оказывалась на поверхности.
Так случилось, что после московских столкновений (1584-1586 гг.) Шуйские оказались не на поверхности, а в глубине, в далёком северном городе Каргополе, и, совершенно неожиданно для себя, в Кирилло-Челмогорском монастыре, где их радушно встретил гостеприимный хозяин Серафим. Здесь, в глухой лесной обители и закрутилась одна из средневековых историй. Короткий роман, соединивший воедино нежность и чувствительность, небесную и земную любовь…
В настоящее время от древней обители не осталось ничего, кроме могилок с покосившимися крестами, но сколько человеческих судеб связано с этим местом, сколько тайн хранят челмогорские подземелья и сколько неизвестных историй нашей малой и большой родины – ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИИ.
«У Ивана была ошибка, он не дорезал несколько мятежных семеек», - считают историки. То же можно сказать и о Годунове: «Не дорезал, Боря, ох, не дорезал!» Неужто думал перехитрить опытных мастеров интриги, готовых голову на плаху положить за царский трон, положа ноги на всё отечество.
На этом прервём характеристику славной семейки, уже подъезжающей к популярному месту княжеских ссылок – городу Каргополю. Там их объединит ещё одно обстоятельство и лицо, неизвестное истории.
Княжна Оболенская.
Дорога перед Каргополем выровнялась и «шуйский» обоз понёсся как угорелый со скоростью 18 вёрст в час. Ямщики и лошади воротили морды от ветра, князья тряслись от холода, а на встречу им ехала девица верхом на вороном коне в сопровождении двух черноризцев. Столь неординарное явление, а также царские одежды, величественная осанка и красота всадницы могут натолкнуть на мысль, что это сказочный персонаж онежских былин. На самом деле это произведение, автором которого был … сам Иоанн Грозный.
Давайте сделаем небольшую ремарку в виде выдержки из письма вышеречённого автора, обращающегося к князю Андрею Курбскому. Понятно, что эта заунывная переписка, наполненная обвинениями и оправданиями, вряд ли вызовет интерес, но она приоткроет нам некую тайну молодой княжны.
«А Курлятев был почему меня лутше? - вопрошал Иоанн Грозный, - ево дочерям всякое узорочье покупай – благословно и здорово; а моим дочерем – проклято да заупокой». Грозный считал, что дочери Курлятева-Оболенского одеты и украшены лучше, чем царские. Дело в том, что придворные не скупились на подарки дочерям всесильного вельможи, стараясь сыскать его благосклонность. В то же время царевны вместо подарков удостаивались заупокойной службы (все они умерли во младенчестве). В конце концов самодержец выместил свой гнев на всей семье Курлятевых-Оболенских. Князь Дмитрий был сослан с сыном в Коневецкий монастырь, а жена и две дочери, плачущие и вопиющие, были насильственно отвезены в глухую Челмогорскую пустошь в окрестностях Каргополя, где через год были умерщвлены.
Курбский, успевший сбежать от опричного террора в тюрьму, возмущался «неслыханным беззаконием» - расправой с Курлятевым и его малолетними детьми. Иван ІV (вполне справедливо) обвинял Курлятева-Оболенского в том, что он якобы не хотел присягать младенцу Дмитрию, а «хотел на государство князя Владимира Андреевича». Действительно, был такой случай, когда ожидавший смерти царь потребовал от бояр присяги малютке-сыну, и Курлятев оказался в числе тех, кто не пожелал присягать, чтобы не служить Захарьиным. Хотя потом ратной службой он доказал свою верность Иоанну: участвовал во многих военных походах, ходил с царём против Крымского хана Девлет-Гирея, в 1556 г. командовал большим полком в карательном походе к Казани, зимой 1558/59 г. был главнокомандующим русскими войсками в Ливонии.
Дмитрий Курлятев-Оболенский занимал видное место в Избранной Раде, он считался одним из главных советников царя, покровителем Сильвестра и подлинным вершителем дел при Адашеве. Правление этих выдающихся государственных деятелей можно назвать самым благоприятным для России XVІ в., именно их начинания продолжат Пётр І и Екатерина ІІ.
В Послании к Курбскому царь назвал Д. И. Курлятева «единомысленником» Сильвестра и Адашева. А в чём же были виновны его несмышлёные дети?
Последний вопрос Грозный оставил без ответа и монахи Кирилло-Челмогорского монастыря, по простоте тогдашнего времени, не сообщили опричникам о третьей, родившейся в ссылке девочке. (Тем более, что о ней никто не спрашивал.) Так они и хранили тайну вплоть до самой смерти Иоанна ІV.
Выросшей в монастыре Наталье Курлятевой-Оболенской достались в наследство от богатых родителей не только наряды да узорочье, принесшие столько несчастий семье… Они и ей счастья не принесут.
Шуйский обоз.
… В 1586 году декабря в 3 день санный обоз, сопровождаемый множеством ездовых, мчался по лесной просеке в три сажени шириной. Узкая дорога подымалась, ухала вниз и юлила, то ли пытаясь обогнать ветер, то ли прятаться от мороза. Шуйский опустил заметь каптана и закутался в соболиную шубу. «Удалили от столицы, и ладно. Так же и от жены удалили», - думал молодой князь, уткнувшись лицом в подушки.
Ещё юношей, по настоянию отца, Дмитрий женился на чистокровной бестии – дочери гнусного Малюты Скуратова. Но если учесть, что сёстры её были замужем: одна за Годуновым, а другая двоюродным братом Грозного, то было ясно, что Дмитрия Ивановича ждёт блестящая карьера, равно как и всех его братьев! Старший Василий (будущий царь) стал первым рындой при Грозном, князь Андрей при царском сыне Иване, а сам Дмитрий – кравчим. (Т. е. в нынешнее время его братья занимали бы высочайшие министерские посты и стояли бы рядом с Президентом, одетые в белое атласное платье и вооружённые маленькими серебряными топориками, а сам Дмитрий пользовался бы неоспоримым авторитетом, подавая на стол «по одному блюду всякой ествы» главе Российского Президиума.)
В общем, если вы поняли государственную важность Шуйских, то должны понять, каких высот они достигли при Грозном, поднимаясь всем своим добрым и старым родом. (А род у них был, действительно, добрее не бывает – потомки самого Александра Невского!) Поднимались, значит, благороднейшие из Рюриковичей, поднимались… А тут раз! Какой-то худородный дворянин Годунов их с самой-то вершины и спустил. И полетели они всем своим семейством по дальним городам, деревенским ссылкам и тюрьмам. Нашего Дмитрия сначала назначили каргопольским наместником в места «не столь отдалённые», а теперь и этого места лишили, объявив официальную ссылку в Шую. И только, слава Богу, что без жены!
Вслед за каптаном Дмитрия, так же прячась от мороза и закутавшись с головой, едет Василий Фёдорович Скопин-Шуйский принимать каргопольское наместничество. Василий, несмотря на условность наказания, не так бодр, да и не так молод, как его отчаянный родственник. И, право сказать, есть о чём кручиниться: в Москве остались юная жена Анна Петровна и новорождённый сын, между прочим, будущий известный полководец – Михаил Скопин-Шуйский.
Любезная супруга Аннушка, дочь светлейшего князя Татева, была очень приятна в обхождении и в отличие от Малютиной дочки никак не вызывала желания бежать от неё хоть на край света, а скорее наоборот, сильно притягивала к себе. Вспомнив ея женские прелести, Шуйский почувствовал непреодолимое желание развернуть обоз и, срочным порядком, заняться производством не менее известных в будущем полководцев. (Думаю, что через двадцать лет, во времена Смуты, они бы не помешали России.)
И завершает санный обоз крытая повозка с закованным в цепи узником. Почтенный муж и храбрый воин, уже бывший в летах, имеющий множество ран на теле от вражеских рук – тоже князь Шуйский, Андрей Иванович, родственник Дмитрий, но не брат. Вот уж кому не позавидуешь! Всю жизнь провёл в безбрачном состоянии, ибо всю жизнь посвятил служению Земле Святорусской. Не повезло Андрею со временем, сейчас времена такие, что чем ты грознее для врагов, тем ты опаснее для своего правительства. Так что Андрея обвинили в изменнических связях с врагами, с теми самыми, которых он нещадно бил на полях сражения.
Скажете: кругом одни Шуйские? А что делать? В XVІ веке Шуйских было так много, как собак недорезанных. Ещё в период сиротства и малолетства Грозного, их стаи до такой степени расплодились, что бедному ребёнку нигде от них покоя не было. Даже в царской опочивальне они возлежали, «отца нашего на постелю ноги положив». Это об Иване Васильевиче (отце Андрея из повозки), который был практически соправителем Русского государства при малолетнем царе.
Конечно, свора Шуйских поджала хвосты, когда подросший тринадцатилетний Иван приказал затравить псарям самого первого вожака стаи – Андрея Михайловича (деда Дмитрия из каптана). Но в целом корпорация не пострадала.
***
Дмитрий Шуйский первым увидел молодую княжну. Её заснеженное лицо, сверкающие от инея волосы и выразительные карие глаза, тут же заставили влюбиться скучающего князя. Василий, пребывающий в неудовлетворенной неге, воспламенел к снежной королеве не менее сильными чувствами. Почтенный князь Андрей был очарован красотой и природным согласием девушки. О, Боже праведный! Не введи в искушение.
Дмитрий и Василий, забыв о морозе, оседлали коней и вызвались проводить девушку, куда бы она ни пожелала. Наталья, воистину святая и кроткая, желала, чтобы князья продолжали путь в своём направлении, а она – в своём. Но упрямых наместников разве переубедишь? И пришлось отправиться в Челмогорский монастырь (в 53 верстах от Каргополя) в окружении Шуйских и их слуг.
Троица шла вслед за повозкой Андрея и закованному в цепи узнику приходилось делать невероятные акробатические упражнения, чтобы лучше разглядеть виновницу неожиданного поворота. Повозка весьма рискованно наклонялась то влево, то вправо, напоминая маятник, но с любого ракурса девушка была хороша. Лишние 50 вёрст, конечно, не очень привлекали Андрея, зато разговор, который он услышал, принёс ему определенное удовольствие и компенсировал дорожные неудобства.
-Чья ты дочь, и из каких краёв? – начал выяснять Дмитрий.
-Дочь лесного царя… А зачем добрым молодцам такая многочисленная стража? Кого они боятся в наших безобидных местах? – перевела тему Наталья.
-Овсянников да муравейников,- решил зашутить с девушкой молодой князь.
-У нас нет ни овсяников, ни муравейников потому, что на самом деле всякий медведь кушает безразлично и муравьёв, и овёс, а под старость, когда у него подразовьётся вкус, он облюбовывает человечину, т. е. собственно мозги человеческие… Так что бояться вам нечего. (Повозка князя Андрея затряслась от хохота и чуть не свалилась на бок.)
Тут вмешался в разговор Василий, который был постарше и помозговатее Дмитрия:
-Не важно наличие мозгов, всё равно сейчас все медведи в спячке, не зависимо от их гастрономических пристрастий.
-Наличие мозгов всегда важно, - вдруг сообразил Дмитрий.
-Особенно для медведей, - не унималась Наталья. (Повозка рухнула.)
-И всё же, чья ты прелестная дочь? Я каргопольский наместник и желаю знать о жителях уезда.
-Я прелестная дочь священника из Кириллова монастыря, что на Чёлма-горе. И давайте прибавим шаг, иначе приедем к закрытым воротам.
И прибавила…
Священник Серафим.
Пока Шуйские несутся за девицей, с одной лишь мыслью «не отстать», заглянем в монастырь, где их, в общем-то, никто не ждёт. Священник Серафим работает над переводом Сенеки. Представим его реакцию, если бы он узнал о том, что сейчас творится на пудожском тракте. Если бы он увидел картину погони двух необузданных наместников за молодой княжной, если бы он увидел эти красные от мороза лица и выдвинутые вперёд бороды… А впрочем, вряд ли тучные воеводы на тяжёлых иноходцах имеют хоть какой-то шанс догнать «быструю лань». Их тщетные усилия вызвали бы улыбку на лице Серафима и никак бы не помешали трактатам древнеримского философа.
Пора бы познакомиться с челмогорским священнослужителем, который сейчас размышляет вместе с Сенекой о спокойствии духа. Человек он передовой, весьма склонный к западноевропейским обычаям, т. к в юности долгое время жил в Швеции. Отец его богатый русский купец и мореплаватель вёл торговлю с прибалтийскими государствами, знал обычаи и языки многих стран, астрономию, медицину, математику и архитектуру. Единственному сыну он дал лучшее по тем временам образование. Спросите, как же он стал священнослужителем? Вполне закономерно. По смерти своего отца Серафим прибыл в Россию и избрал местом жительства сначала Каргополь, а затем, отказавшись от богатого родового имущества и светских удовольствий, исключительно предался попечению о своей душе и ушёл в Кирилло-Челмогорскую пустынь, ибо только в самом монастыре можно было спастись тогда от надвигающейся опричнины.
Здесь за соблюдение монастырского устава и непоколебимое благое житие он, по воле Промысла, избран был в настоятели. Поступать всегда и во всём благоразумно – вот главное правило его жизни и, видимо, это правило и спасало Наталью Оболенскую от неминуемой гибели. У девочки с летами всё больше и больше возрастала любознательность, а Серафим с удовольствием делиться своими знаниями и рассуждениями. «Юность, - часто говорил он, - подобна белой бумаге или tabula rasa, на которой что напишешь, то она и несёт». И чего он только не написал на ослепительно белой бумаге Оболенской… О предметах христианства и нравственности, о государственных деяниях времён минувших, о Пифагоре и Платоне, о витязях древности и о богатствах Индии, и проч. Что не написал настоятель, то Наталья узнавала из книг монастырской библиотеки, богатой не только церковными рукописями, но и древнейшими творениями греческой словесности.
Серафим готовил девушку к выходу в свет (не для школы, а для жизни мы учимся), надеясь, что логическим апофеозом будет возвращение Наталье княжеского имени. И кажется, что надеждам его суждено сбыться.
После грозного царя престол наследовал его богоюродивый сын, умственное ничтожество которого (по отзыву папского нунция Поссевино) граничило с идиотизмом. В завещании Иоанн убеждал Феодора «царствовать благочестиво с любовью и милостью». Вряд ли нуждался Фёдор в таких советах от такого отца. Вырос он в отвратительной опричной обстановке малорослым и бледнолицым недоростком, расположенным к водянке, с неровной, старчески медленной походкой от преждевременной слабости в ногах. Так что он не только царствовать – ходить еле мог. А править от имени Фёдора и в дальнейшем «царствовать благочестиво с любовию и милостью» будет шурин его Борис Годунов. Жаль, что недолго. Борис же исполнит и все остальные предписания в завещании Иоанна: удаляться от войн с христианскими державами, уменьшить налоги, освободить всех узников.
Священник Серафим видел, что казни прекратились и что многих князей и бояр знатного рода, находившихся в опале при прежнем царе, даже тех, которые просидели в тюрьмах 20 лет, освободили и вернули им обратно поместья. Все заключённые получили прощение.
«По всему государству, - высказывал свою точку зрения английский посланник Горсей, - сменены неправосудные чиновники, судьи, воеводы и наместники. На их должности назначены более честные люди, которым повелено под страхом строгого наказания прекратить лихоимство и взяточничество, существовавшее при прежнем царе, и отправлять правосудие без лицеприятия.»
Серафим, конечно, сомневался, что правительственные прокламации относительно взяток и злоупотреблений приказных людей окажутся эффективными. Не сомневался только в том, что бояре и судьи добились для себя немалых выгод. Ведь для того, чтобы они лучше исполняли должностные обязанности, не воровали и не брали взяток, им увеличили поместья и жалованье!
Однакожь, вернёмся от (таких понятных нам) рассуждений Серафима к княжне Оболенской. Как она там справляется с боярами Шуйскими?
А Шуйские наконец-то догнали Наталью, замедлившую шаг, и едва отдышавшись, вновь пристали к ней с расспросами. Княжна, дабы занять излишнее внимание наместников, рассказала об основателе Челмогорской пустыни Кирилле.
Челмогорского отца нашего обитель.
В 1316 г. в устье реки Чёлмы у Лёкшмозера новгородский подвижник Кирилл поставил небольшую келью для проживания, а так же часовню. Место для устройства пустыни Кирилл подобрал у реки и крупного озера, на ягодных и грибных местах, вблизи небольшой горы, которая защищала пустынножителя от северных холодных ветров. Питался травами и овощами, которые сажал сам. «Вельме гора сия красива и никому же от человек прежде на ней пребывающу, и возрадовался Кирилл духом и возлюби е зело». Много трудностей испытал Кирилл, но святая жизнь подвижника, его кроткие наставления привели многих язычников к принятию святого Крещения.
Шуйских же дорога привела к подножию Чёлма-горы, на возвышенности которой они увидели затаившийся в еловой роще лесной монастырёк. Покрытые снегом купола надвратной церкви смешивались с шатрами деревьев на фоне звёздного неба. Василий остановил обоз и отправился просить гостеприимства у челмогорского настоятеля. За деревянной оградой, окружающей двор, он увидел небольшую Богоявленскую церковь с возвышающейся колокольней, а далее на восток миниатюрную размером церковку – Успенскую и множество различных деревянных построек с небольшими, словно бойницы, окнами.
Целая толпа монахов встретила гостя, среди которых Скопин-Шуйский сразу же выделил священника в черновидной свите с крестом на груди и плечах.
-Доброго здоровия, братья, - начал Василий, сняв шапку и вежливо поклонившись, - сам Бог привёл меня к вашей святыне, дабы поклониться мощам подвижника новгородского Кирилла, о подвиге которого наслышаны не только окрестные веси, но и вся Московия.
-Да будет над вами милость Божия, - отвечал Серафим, перекрестив князя.
Наталья с удивлением посмотрела на гостя, так ловко воспользовавшегося рассказом девушки и причислившего её к «окрестным весям». Статный воевода (потомок Рюрика) с вьющимися льняными волосами и доброй улыбкой, несомненно, вызывал расположение и доверие. В правилах монастыря было принимать не только званых гостей, но и всяких приезжих, а такого открытого и вежливого князя грех было не принять. Правда, к доброму боярину прилагались ещё два, пока что не внушающих доверие, Рюриковича (Дмитрий и Андрей), а также отряд стрельцов, о доверии к которым вообще речь не велась.
Серафим занялся распоряжениями для обустройства гостей, а княжна Оболенская прошла в свои комнаты, сняла и хорошенько уложила праздничные одежды, следуя домостроевским правилам Сильвестра. Бархатные охабии она заменила на более простое платьице из чёрной камки с зелёной и синей тафтяной опушкой с нашивкой спереди 33 пуговиц. Ожерелье и драгоценный перстень снимать с тела не стала и, как бы стыдясь и нехотя, направилась в трапезную, куда были приглашены гости. Двор был наполнен хаотичными передвижениями слуг и стрельцов. Наталья остановилась, чтобы определить характер столпотворения и неожиданно встретилась со взглядом узника, которого московские приставы вели в темницу. Странно, в его глазах она не увидела ни тени печали и, более того, некие искорки радости. К чему такое веселье, князь?
В столовой Наталья приступила к простым хозяйственным делам, но улыбка, передавшаяся от князя Андрея, не сходила с её лица. Наместники наблюдали за девушкой, не скрывая своего восхищения, и думали, что сияния девушки принадлежат именно им.
Несмотря на некую отрешённость, княжна неплохо справлялась со своими обязанностями. Блюда, поданные на стол, были сервированы по-европейски и отличались приятным вкусом. Серафим же поддерживал непринуждённую беседу с гостями и вскоре узнал от первых лиц государства, каковыми всегда являлись Шуйские, завуалированную историю мятежей, охвативших царский двор сразу после смерти Грозного. Говорил в основном Василий Фёдорович, а Дмитрий больше внимания уделял явствам и винам, которые рассылал любезным гостям радушный хозяин.
В следующий час вашему вниманию предлагается оригинальный рассказ Скопина-Шуйского о заговорах и разделении бояр в некотором сокращении и с полным исключением комментариев Дмитрия, т. к. его пьяные вмешательства не вносили ясности в запутанные дворцовые интриги, а напротив, наводили беспорядок и смуту.
Только учтите, что старший его брат Василий Иванович (будущий царь), малорослый, подслеповатый, незаметный на фоне других Шуйских и был тайным главой всех мятежей.
Московские мятежи.
«Того же 92-го году мая в 31 день сел на царьство Московское и на всю Рускую землю царь Федор Иванович всея Руси после отца своего государя нашего царя Ивана Васильевича всея Русии, и царьским венцом венчался. А по повелению царя и великого князя Феодора Ивановича стал правити всю Рускую землю Борис Федорович Годунов з братиею и з дядиею: з Дмитреем и с Степаном, и з Григорьем, и с Ываном, и с ыными своими советники, и з бояры, и з думными дворяны, и з дьяки: с Ондреем Щелкаловым с товарищи.
И почал в боярех мятеж быти и разделение: боярин князь Иван Федорович Мстисловской с сыном со князем Федором да мы Шуйския, да Голицыны, Романовы да Шереметевы и Головины, и иныя советники. А Годуновы, Трубецкия, Щелкаловы и иныя их советники, и Богдан Бельской. И похотел Богдан быти больши казначея Петра Головина. И за Петра стали мы и все добрые бояре, а за Богдана – Годуновы. И за то сталася прека между нами. И Богдана хотели убити до смерти дворяне, токо бы не утек к царе назад. И народ и досталь всколебался, и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти… И мы между собою помирилися в городе и выехали во Фроловския ворота, и народ престал от мятежа», - рассказывал Скопин-Шуйский, терпеливо снося пьяные бормотания молодого боярина.
«А прошлого году положил опалу царь и великий князь Федор Иванович на князя Андрея Ивановича Шуйского да на Петра Головина казначея: поделом ли, или нет, то бог весть. И князя Андрея сослали в Самару. А Петра Головина привели на площадь да обнажили, а сказали, что кнутом его бити, да пощадил царь Федор Иванович. И сослали его в Орзамас. Да в ту же пору казнили гостей Нагая да Русина Сенеуса с товарищи».
Переведём это древнерусское повествование с некоторыми дополнениями и пояснениями.
В первый же день своей коронации (31 мая 1584 г.) новый царь Фёдор Иванович поразил всех присутствующих. Не дождавшись окончания церемонии, он передал шапку Мономаха боярину князю Мстиславскому, а тяжёлое золотое яблоко – «державу» - Борису Годунову. Так и разделились бояре на две группировки: «добрые и старые» под руководством Мстиславского и «новые люди» Бориса Годунова.
В те времена основной причиной ссор и судебных разбирательств было … место за столом. Оно определялось сложнейшей системой местнической арифметики (по родословицам и разрядной книге). Трудно представить, как они вообще садились за стол при такой системе, и в какой момент начинались разборки: сразу за столом или после? Земский казначей Петр Головин попробовал «пересидеть» самого Бельского. За Головина встали «старые и добрые», а за Богдана Бельского вступились лишь Годуновы да безродные дьяки Щелкаловы.
Это и привело к мятежу. И если бы Богдан Бельский не утёк к царю, то его могли убить, представьте себе, до смерти. Богдан вызвал в Кремль стрелецкие сотни, а бояре собрали толпу вооружённых дворян и холопов. Народ всколебался (по-другому не скажешь), захватил пушки и развернул их в сторону Фроловских ворот, решительно требуя выдачи на расправу Бельского. Царю Фёдору и его окружению пришлось объявить народу о ссылке Бельского, после чего волнения в столице постепенно улеглись и «народ престал от мятежа».
Итак, первое столкновение с родовитыми боярами Годунов проиграл. После чего, по наблюдению тонкого и вдумчивого дьяка Ивана Тимофеева, бояре «помазав благоухающим миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать по своей воле; как орлы, они с этим обновлением и временной переменой вновь переживали свою юность и, пренебрегая оставшимся после царя сыном Федором, считали, как будто и нет его…»
Пётр Головин был главным казначеем, а вторым казначеем после победы партии Мстиславского и Шуйских стал его брат Владимир. «Добрые и старые», вновь переживая свою юность, как орлы, а точнее как стервятники начали распоряжаться казной так бесконтрольно и пренебрежительно, что пропустили неожиданный удар Бориса Годунова. По его настоянию Дума постановила провести ревизию казны и проверка наличности обнаружила столь большие хищения, что боярский суд просто вынужден был приговорить Головина и Андрея Шуйского к смерти.
Борис мог бы сразу уничтожить своих врагов, но он понимал, что кровавая расправа не принесёт ему популярности. Поэтому Годунов удовольствовался церемонией казни. Осуждённого Головина возвели на Лобное место и передали в руки палача, который сорвал с него одежду. Казнь была отменена в самый последний момент. Головину объявили помилование и сослали в Казанский край, а Андрея Ивановича Шуйского в Самару (где оба будут позже умерщвлены по приказу правителя).
Имейте в виду, что этот казнокрад Андрей Шуйский брат Василия и Дмитрия Ивановичей, а не наш развесёлый узник, речь о котором ниже.
Заговор Андрея Шуйского.
«А сей год, положил опалу царь и великий князь Федор Иванович за изменные дела на князя Ивана Петровича Шуйского, и сослал его на Белоозеро, и велел постричи в Кирилове монастыре. А Андрей Иванович, дядя сего князя Ивана, повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича всея Руси сослан в Каргополь», - вот и всё, что рассказал Василий Фёдорович о последнем мятеже и привезённом им узнике. И добавил, взглянув на отяжелевшего от вина и яств Дмитрия: «А измены никоторой и не было, а лихих есте людей речи».
На самом деле события развивались следующим образом.
В 1586 г. мятеж повторился. Народ ворвался в Кремль и запрудил площадь перед Грановитой палатой. Гости и все московские торговые люди стояли за Шуйских и, говорят, хотели побить Годунова камнями, что заставило его искать мира с Шуйскими. Но мир этот не мог быть долговечным.
В настоящий раз оппозицию возглавили герой обороны Пскова Иван Петрович Шуйский, пользовавшийся большой популярностью, и дядя его (наш) Андрей Иванович. Также в Боярской думе сидели уже известные нам братья Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские и боярин Василий Фёдорович Скопин-Шуйский. Чтобы нанести окончательное поражение Годунову, группировка попыталась навязать развод царю Фёдору с сестрой Бориса. Прошение – «Чтобы он, государь, чадородия ради второй брак принял, а первую свою царицу отпустил во иноческий чин» - было подписано регентом Иваном Шуйским и другими членами Боярской думы, а также митрополитом Дионисием, епископами, гостями и торговыми людьми. Чины требовали пострижения Ирины Годуновой и, следовательно, удаления Бориса. Но Годунов, много лет подвизавшийся на почве политического сыска, узнал о замысле и постарался уговорить Дионисия не начинать дела. Естественно, что отклонивши эту беду, царский шурин не мог долго оставлять в покое Шуйских, давать им время ещё что-нибудь придумать против него.
Борис научил слугу Шуйских Феодора Старого обвинить господ своих в измене. На пороге войны с Речью Посполитой Годунов бросил вождям боярской оппозиции прямое обвинение в изменнических связях с врагами. Он заявил в Думе о том, что Андрей Иванович Шуйский ездил под видом охоты на границу и встречался там с литовскими панами. После чего Андрей пошёл в рукопашную (как бывало в боях с этими самыми панами). Драка закончилась ранениями, которых Годунов не мог простить и глубокой осенью 1586 г. Шуйских перехватали. Славного князя Ивана Петровича схватили на дороге, когда он ехал в свою суздальскую вотчину, и с приставом отправили в село Лопатничи, а затем в Кирилло-Белозерский монастырь. Князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в село Воскресенское, а теперь везут в Каргополь. Других знатных людей разослали по городам, торговых людей заключили в тюрьмы, многих посадских людей отправили в Сибирь, а шестерых купцов обезглавили под стенами Кремля. Торговых людей и слуг пытали, безжалостно и бесполезно: ибо никто из них не подтвердил клеветы доносчика. Так началось «тихое и безмятежное» правление Бориса Годунова.
Сообразив вышеизложенные сведения, складывается общая физиономия семьи Шуйских, но стоит ещё раз отметить, что тайным главой всех мятежей был старший брат Дмитрия – Василий Иванович, незаметный на фоне других Шуйских. В дальнейшем Годунов приблизит к себе ничтожного Василия и этим погубит себя, а Россию ввергнет в ужасную Смуту.
«Отнеси с нашего стола кушанья да вина князю Андрею Ивановичу», - обратился Серафим к Наталье. Княжна Оболенская всё это время внимательно слушала рассказ Скопина-Шуйского и поняла, что Андрей не вор, не убийца и не изменник, а причина оков и цепей – страх Годунова перед сильным соперником. Девушка, лукаво улыбаясь, взяла для заключённого Шуйского лучшие вина и яства, а для караульных жареного петуха и пошла в темницу.
После того, как насытившегося и задремавшего Дмитрия унесли, Серафим и Василий продолжили жаркую беседу проговорят, наверное, до заутренней. Скопин-Шуйский расскажет о своих героических подвигах (никому не известных) в сражениях с сильнейшими полководцами Европы. Челмогорский священник, проникнувшись доверием к новому наместнику и блестящему полководцу, поведает несчастную историю семьи Курлятевых-Оболенских. Василий, целуя крест, пообещает сделать всё возможное, чтобы восстановить княжеское достоинство девушки. И клятву свою исполнит!
А мы последуем за Натальей и отправимся в темницу.
Беседы в темнице.
Покамест челмогорская красавица расставляет перед обалдевшим узником изысканные греческие вина и закуски на богемском серебре, осмотримся по сторонам. Содержание боярина, надо сказать, не самое худшее, помещение чистое и натопленное. Перед иконой Богоявления Господня голубым огоньком теплится лампада синего стекла. Андрей Шуйский неподвижно сидит на скамье в одежде, усеянной жемчугом, и тоже чуть теплится, сверкая огоньком голубых глаз. Помимо красивой внешности и родовитости его отличает от многих именно этот умный и дальновидный взор, полученный в наследство от Александра Невского, как и стремление рваться в бой.
Странно, почему князя не расковали с дороги? Можно подумать, что четверо стрельцов с ружьями не справятся с могучим, но безоружным воином.
Оболенская, закончив сервировку, пригласила Андрея к столу, но он не шелохнулся.
-О чём задумался, князь?
-Считаю количество пуговиц на твоей охабии.
Наталья резко отвернулась:
-А угадай без счёта!
-Если быть точным, то тридцать три, - чётко произнёс Шуйский.
Наталья незаметно оторвала пуговку:
-Чуток ошибся.
-Единственно, что Сократ знал окончательно - это то, что он ничего не знал окончательно, - ответствовал Шуйский.
-Ах, какие образованные люди в темницах сидят, и какие, должно быть, невежды их садят.
-Борис Годунов хоть и не учён грамоте, но достаточно мудр и рассудителен, - отдал должное князь своему палачу.
-Значит, ты недостаточно мудрый, раз ты здесь, а он там!
-А разве плохо мне здесь? – Андрей поднял кубок с мальвазией, - такого пира и таких почестей разве заслужил бы я при царском дворе?
-Князь мой! О каких почестях говоришь ты, побрякивая цепями в темнице дальнего монастыря?
-Глухая пустынь лучшее место для раздумий о жизни. Стыдно заботиться о выгоде да о почестях, а о разуме и о душе забывать.
-А-а… Так ты нарочно пошёл против Годунова. Чтобы он тебе предоставил возможность пожить уединенно и безмятежно?
-Да, решил воспользоваться рекомендацией Горация – utile dulci miscere (соединить приятное с полезным).
-А ты не боишься смерти? Тебя ведь и казнить могут. Не думаю, что это приятно или полезно.
-Никогда я не боялся смерти, никогда я не прибегал к бесстыдству и трусости. А ведь на войне, как в суде, так легко убежать от смерти. Надо только бросить своё оружие и обратиться с мольбой к преследователям. Надо только забыть себя и согласиться делать что угодно… Нет, избегнуть смерти не трудно, труднее избегнуть человеческого падения. Оно настигает быстрее смерти… Так бы Socrates dixit (Сократ сказал).
-Главным принципом твоего Socrates`а была справедливость, а тебя осудили за измену. Ведь ты же не заслужил такого обвинения?
-Неужели было бы лучше, если бы я его заслужил?
«Не лучше», - подумала Наталья и спросила с надеждой:
-А может, они тебя помилуют?
-Мягкость и прощение – удел благосостоятельной страны. Крайность – удел тяжёлых времён. И если даже они и помилуют, то не сделают меня бессмертным.
-О, мудрейший из философов! Осталось только добавить – «никаких призывов к чувству, одна божественная логика» - и выпить яд. И не стыдно тебе, Сократ, жену и детей сиротами оставлять?
-Не женат я, - сказал Андрей и добавил, поправив седые волосы, - ещё.
-Можно полагать, что у тебя всё впереди?
-Именно так! – решил окончательно Шуйский.
-Новгородцы тоже такали, такали, да и протакали.
-Но полно! – прервал обнаглевшую девицу князь, - пора разойтись.
Наталья Оболенская лежала на постели, укрывшись куньим одеялом, и смотрела в окно, туда, где звёзды образуют великий порядок. «К чему раздумьем сердце мучить?» - подумала она и уснула. Князь Андрей, оставшись один, долго не мог уснуть. Он поднял с пола золотую пуговицу и, зажав её между ладонями, встал на колени перед образом: «Господи! – молился он, - утверди меня на месте сем, и да будет благословение твое».
Анастасия.
День в Челмогорской обители начинается с раннего утра и продолжается до поздней ночи. В половине третьего, лишь только раздаётся благовест к утрене, монахи собираются в Богоявленском соборе и становятся рядами, один за другим так, чтобы не мешать друг другу во время земных поклонов. Иконостас освещается множеством свечей и лампад. Отстояв утреню, некоторые из иноков и послушников идут в Успенскую церковь, где утреня кончается на целый час позднее. До ранней обедни, которая начинается в 7 часов утра, монахи проводят время в монастыре.
Ровно в 9 начинается литургия для прихожан. Сегодня среди них знатнейшие князья Шуйские, которые решили воспользоваться роскошью северного гостеприимства и остаться ещё на денёк, чтобы лучше ознакомиться с обителью. Из алтаря вышел монах Иоанникий и настоятель попросил его проводить бояр в келью Кирилла Челмогорского. Монах раздал благородным вельможам свечи и направился к входу в подземелье.
Вот отпирается узкая пещерная дверь. Иоанникий входит первый, а за ним, едва вмещаясь, один за другим идут Шуйские и тут же начинают спускаться в тёмное подземелье. Так идут они первое время до первого поворота; за поворотом издали блеснула лампада, горящая перед иконою в серебряной ризе. Эта икона и неугасимая лампада находятся в келье основателя Челмогорской обители Кирилла. В этой келье пустынножитель подвизался многие годы. И в ней, согласно смиренной воле его, и похоронен. Поклонившись раке с мощами Кирилла, монах и князья направились далее. И вот им слышится издали пение литургии в одном из извилистых подземных ходов. Пение то отдаляется, то приближается.
- Что это? – шепотом спросил Дмитрий.
- Сам я не знаю, а другие сказывают, что это псаломщик поёт, - начал грустную для слуха трагедию Иоанникий. – Была у псаломщика дочь единственная и любимая Анастасия. Тогда же строитель у нас был Семён. И они, как молодые люди, наверно, полюбили друг друга. Семён ушёл к месту работы. А в это время нагрянул воевода со своими приспешниками и сказал нашему псаломщику, что его дочь должна идти в Каргополь и быть то ли прислугой там, то ли кем. И она жила у самого воеводы в услужении.
Узнал про это Семён и закусил обиду на воеводу, так крепко закусил, что бросил полюбившееся уже ему дело строителя, ушёл. Куда? А в наши леса, собрал около себя недовольных людей, бездомных, а их в то время здесь, около Каргополя, было предостаточно. И благодаря своей распорядительности такого организационного порядка, он взял главенствующую роль в этой шаечке и стал атаманом. Целью его было во что бы то ни стало солить только воеводе, воеводе и воеводе, солить так, чтобы он отплёвывался каждый день с утра до вечера.
Увидал воевода, что у него челмогорская девушка понесла, и решил от неё избавиться. А каким образом? Очень просто: он вызвал горбуна Шиху, который пасёт у него лошадей, и говорит: «Ты обязан жениться. Вот тебе невеста». Горбун видя, что дело тут всё-таки нехорошо получается, утешал Анастасию: «Ладно, раз так случилось, такая воля воеводы, что поделаешь, я тебя обижать уж не буду». Живут они, поживают. А Семён уже узнал, что его возлюбленная была испорчена воеводой и, чтобы замазать своё прегрешение, воевода выдал её замуж за горбуна. Он только ещё больше заимел обиду на воеводу. И условились… И на это дело даже пошёл и Шиха, он сказал: «Давай и я вам помогу». И условились, что если воевода будет тут у него, то жена, теперешняя жена горбуна, вывесит бельё между соснами на верёвке, чтобы дать знать Семёну. Семён приедет и с ним посчитается.
Так и случилось в одно прекрасное время, была осень, дождливо было, сыро… Воевода появился на дворе горбуна, весь перемок как гнилой обабок. Надо было ему обсушиться, согреться. Ну и стрельцы тоже были в таком же плачевном состоянии, все сырые, проголодавшись. Зашли к Шихе. Их там раздели, одежду сушить положили в тёплую горницу. А бельё Настя вынесла как будто на просушку (на сырую-то погоду!) на сосну. И это было замечено не только атаманом как сигнал, но и воеводой как подозрительное действие со стороны Насти.
Знак был принят, и ватага была собрана в боевом порядке. Между теми и другими произошла стычка: то ли мало было у Семёна народу, то ли он поторопился, но его тут убили стрельцы. Убили, а остатки разбойников убежали. Остался хозяином, как и был, воевода. Остался и стал творить суд-расправу. Он видел, что в это дело была замешана Анастасия, так он велел её повесить. Накинули верёвку через сук сосны, и повесили. И на той же самой сосне повесил и горбуна воевода, разорил это гнездо. Шиху на той горе похоронили, сейчас она так и называется Шихина гора, а Анастасию и Семёна привезли в наш монастырь. И отпевал их псаломщик день и ночь. А потом он пропал куда-то, искали – найти не могли. Только слышно его пение. А где он, никто не знает.
Монах закончил прегорчайшую историю и воцарилась тишина, в которой пение псаломщика становилось всё слышнее. Пещерные коридоры, наполненные страданиями, казались бесконечными и мрачными, свечи едва озаряли их низкие своды… Шуйские поспешили вон из подземелья.
Общество с образованным вкусом.
- Ризница монастыря очень богата, - продолжил знакомство с монастырём над землёй Иоанникий, - там есть ризы, украшенные золотом и драгоценными камнями, некоторые из них пожертвованы Иоанном Грозным. В числе посланных царём поминальных вкладов значится солидный вклад на помин души жены князя Дмитрия Курлятева-Оболенского и его дочерей.
Земли, принадлежащие монастырю, обращены в отличные луга, которые помогают прокормить большое количество скота. Внутри ограды, окромя корпусов жилых строений с кельями, множество других изб: кузнецкая, кожевня, гончарная, поварня, погреба и амбары. Справа от ворот – казначейская, напротив – избы, занимаемые швальнями портною и чеботную. Челмогорцы занимаются разными ремёслами, готовят деревянную посуду, платье, обувь, рыболовные снасти, железные изделия, и всё это продают жителям Обонежского края.
Но, как вы понимаете, Шуйские остались не для того, чтобы ползать по подземельям и знакомиться с кузнечными и чоботными монастыря. Поэтому, вежливо поблагодарив Иоанникия, они направились к Серафиму и уговорили его отпустить Наталью с ними на лесную прогулку.
Дмитрий сидел на гордом коне, в богатом терлике, в высокой, осыпанной драгоценными каменьями шапке, с златыми перьями, которые развевались ветром; на бедре висели кинжал и два ножа; за спиною, ниже пояса, кистень. Подле него ехал князь Василий в золотом вышитом кафтане с собольей опушкой, вокруг несколько стрельцов с ружьями и в япанчах.
«Вырядились как петухи», - подумал Серафим, провожая всех до ворот. «Выдрал бы все перья», - бесновался в темнице князь Андрей, которому в обзоре узкого зарешеченного окошка попадались только эти самые перья. Наталья была разодета не менее «женихов»: в белой поярковой шляпе, обшитой тафтою небесного цвета, с лентами и длинными, до плеч висящими кистями, унизанными жемчугом; в широкой одежде из синего сукна с отложным до половины спины воротником из горностая; на руках запястье, пальца в два шириною, из драгоценных каменьев; на ногах сапожки сафьянные голубые, вышитые жемчугом. И погода была в тон её одежды: ярко светило солнце, высвечивая кристальный блеск снегов, небо было чистым и голубым, как тафтяная обшивка, а кисти деревьев свисали жемчужными нитями.
Полная гармония – великосветское общество с образованным вкусом и чувством изящности. Наверное, и беседы их богаты мыслями и знаниями? Прислушаемся, о чём они говорят.
- Ты, Наталья, приучена к роду жизни, к образу мыслей и понятиям, не соответствующим твоему состоянию, - утверждает Дмитрий, покачивая златыми перьями.
- Это у вас в Москве жалуют по породе, а у нас главное состояние это ум.
«Ох, как наивна эта девушка, - думает молодой князь, - и как прекрасна».
- Между прочим, - поясняет Скопин-Шуйский, - Наталья дочь ссыльного боярина Дмитрия Курлятева. А сейчас всем опалённым возвращают их поместья. Так что к её состоятельному уму стоит добавить ещё и вотчины отца.
- Дочь Курлятева-Оболенского?! – вдруг заорал Дмитрий, - Господи, помилуй! Да таких богатых невест и в столице не сыщешь, а они, оказывается, в диком лесу обитают!!!
Все обитатели дикого леса при этих словах почувствовали неимоверную гордость. Лисица забралась на старый пень, заострила ушки и начала вилять очень длинным и пушистым хвостом. Рябчики встрепенулись. Пробегающий мимо серый волк вытянул хвост трубой. Резвые белки от радости так усердно запрыгали по деревьям, что весь лес зашевелился и с веток посыпался снег. Ошеломлённый тетерев вылетел из оврага и с корнем вырвал перья на высокой горлатной шапке вельможи. Мечта князя Андрея сбылась!
Дмитрий, доселе приятный, так изменился, что нельзя было узнать его: на лице изобразилась мрачная свирепость, все черты исказились. Оскорблённый боярин выхватил ружьё у стрельца и начал палить вслед улетевшей птице. Забыв своё властительное достоинство, он унижался языком бранным, жалким и непристойным суесловием. Если бы он был соколом, то растрепал бы в клочья наглого косача, а так говори, что хочешь, но словами тетерева не обидишь!
Да, Дмитрий, такого тупоумия трудно было ожидать. Понятно, что мозги грубеют, если твоя должность заключается в подаче блюд к обеду царя, однако ж не настолько, чтобы лишиться всей животворной силы своей и не показывать успехов ни в чём. Хотя нет, ум Дмитрия всё же имел успех, если дело касалось коварных интриг. И горе тем, кто оказывался случайным свидетелем его неудач.
Милый князь.
До четырёх часов службы в монастыре не бывает, так как все занимаются хозяйственными делами. В четыре часа совершается в обители вечерня, а в шесть часов всенощная. После всенощной Шуйские собрались в брусяной столовой, украшенной боевыми часами, иконами, а так же крестами над дверями и над всеми окнами. В середине, на высоком столе, сияло множество золотых сосудов, чаш, кубков и прочее. Послушники служили гостям, непрестанно заглядывая в роспись, где было всё исчислено, всё измерено, что надлежало давать наместникам: сколько мясных блюд, мёду, луку, масла, даже перцу (думаю, перцу бы им и побольше не помешало). Между тем, слуги ежечасно спрашивали у вельмож, довольны ли они угощением.
Дмитрий, выпив третий кубок фряжского вина, наконец-то пришёл в себя после лесного происшествия. И завёл он тему о том, что Наталье надобно бы ехать в стольный град Москву. Шуйский готов для этого предоставить ей московский дом и написать письмо своей жене Екатерине (которая, как вы помните, приходится родной сестрой жены Годунова). Василий с жаром поддержал идею Дмитрия и со своей стороны предложил дюжину стрельцов для сопровождения княжны. Тут же сели писать письма: первое для Екатерины Григорьевны, а второе для самого Годунова. Серафим откорректировал послания, добавив больше почтения и убедительности. Порешили на том, что через три дня дочь Курлятева-Оболенского приедет к наместникам в Каргополь, а оттуда они отправят её в Москву.
А в это время из темницы то и дело раздавался радостный смех, безусловно, неуместный в стенах монашеской обители. Княжна рассказывала узнику о повадках местных птиц в целом и об одном тетереве в частности.
- Ты действительно одна из самых богатых невест Московии? – удивился Андрей.
- Да! А дворец, в котором ты сейчас сидишь, и есть моё родовое поместье, - обвела руками темницу челмогорская помещица.
- О! Какие роскошные хоромы!
- Лучшие в Московии!
- Слышал я, что за дворцовыми воротами бьются за тебя, свет моих очей, знатнейшие из князей, благороднейшие из бояр?
- Бьются не на шутку. Только перья разлетаются в разные стороны, - заключила Наталья и темница взорвалась хохотом.
- Ах, ты моя сладкоглаголивая ластовица, - умилялся сквозь смех Шуйский.
- Тогда ты, - задумалась Наталья, - златоперсистый голубь.
- Отчего же не тетерев я? – спросил князь, а темница вновь взорвалась громким смехом.
- Как жаль, - вздохнул любитель подраться Андрей, - что я не могу участвовать в этой битве. Или у меня нет шансов завоевать сердце голубушки?
- Не знаю, тебе с высоты птичьего полёта виднее, - продолжала веселиться Наталья.
Московский пристав просто вынужден был прекратить это безобразие и чуть ли не силой увести девушку. Наталья расплакалась, а князь Андрей полез в драку.
- Умоляю тебя смиренно: сподоби мне ещё раз видеть моего друга, славного князя Андрея, - тщетно просила Оболенская пристава, но больше её в темницу не пустили.
Автор продолжает работу над историческим повествованием из истории Кирилло-Челмогорской обители «Тайна архимандрита».