Н. Варшавская.

Т А Й НА   А Р Х И М А Н Д Р И Т А

II

ЗИМА

Шуйский обоз.

...В 1586 году декабря в 3 день, санный обоз, сопровождаемый множеством ездовых, мчался по лесной просеке в три сажени шириной. Узкая дорога подымалась, ухала вниз и юлила, то ли пытаясь обогнать ветер, то ли спрятаться от мороза. Шуйский опустил заметь каптана и закутался в соболиную шубу. «Удалили от столицы, и ладно. Так же и от жены удалили», - думал молодой князь, уткнувшись лицом в подушки.

Ещё юношей, по настоянию отца, Дмитрий женился на чистокровной бестии – дочери гнусного Малюты Скуратова.  Но если учесть, что сёстры её были замужем: одна за Годуновым, а другая за двоюродным братом Грозного, то было ясно, что Дмитрия Ивановича ждёт блестящая карьера, равно как и всех его братьев! Старший Василий (будущий царь) стал первым рындой при Грозном, князь Андрей при царском сыне Иване, а сам Дмитрий – кравчим. (Т.е. в нынешнее время, его братья занимали бы высочайшие министерские посты и стояли бы рядом с Президентом, одетые в белое атласное платье и вооруженные маленькими серебряными топориками, а сам Дмитрий пользовался бы неоспоримым авторитетом, подавая на стол «по одному блюду всякой ествы» главе Российского Президиума).

В общем, если вы поняли государственную важность Шуйских, то должны понять каких высот они достигли при Грозном, поднимаясь всем своим добрым и старым родом. А род у них был, действительно, добрее не бывает – потомки самого Александра Невского (если быть точнее, то брата Александра Невского). Поднимались, значит, благороднейшие из Рюриков, поднимались... А тут раз! Какой-то худородный дворянин Годунов их с самой-то вершины и спустил. И полетели они всем своим семейством по дальним городам, деревенским ссылкам и тюрьмам. Нашего Дмитрия, сначала, назначили каргопольским наместником в места «не столь отдалённые», а теперь и этого места лишили, объявив официальную ссылку в Шую. И только, слава богу, что без жены!

Вслед за каптаном Дмитрия, так же прячась от мороза, и закутавшись с головой, едет Василий Фёдорович Скопин-Шуйский, принимать каргопольское наместничество. Василий, не смотря на условность наказания, не так бодр, да и не так молод, как его отчаянный родственник. И, право сказать, есть, о чем кручиниться: в Москве остались юная жена Анна Петровна и новорожденный сын, между прочим, будущий известный полководец – Михаил Скопин-Шуйский. Любезная супруга Аннушка, дочь светлейшего  князя Татева, была очень приятна    в обхождении и в отличие от Малютиной дочки, никак не вызывала желания бежать от неё хоть на край света, а скорее наоборот, сильно притягивала к себе. Вспомнив ея женские прелести, Шуйский почувствовал непреодолимое желание развернуть обоз в Москву.

И завершает санный поезд крытая повозка с закованным в цепи узником. Почтенный муж и храбрый воин, уже бывший в летах, имеющий множество ран на теле от вражеских рук – тоже князь Шуйский, Андрей Иванович, родственник Дмитрия Ивановича, но не брат. Вот уж кому не позавидуешь! Всю жизнь провёл в безбрачном состоянии, ибо всю жизнь посвятил служению Земли Святорусской. Не повезло Андрею со временами, сейчас времена такие, что чем ты грознее для врагов, тем ты опаснее для своего правительства.

Так, что Андрея, отразившего от стен Орешка в 1582 году шведского военачальника Де-ла-Гарди и его племянника Ивана Петровича Шуйского, прославившегося обороной Пскова в 1581 году, обвинили в изменнических связях с врагами, с теми самыми, которых они нещадно били на полях сражения. Кстати, получивший лёгкую опалу Василий Фёдорович Скопин-Шуйский, тоже участвовал в обороне Пскова и, даже руководил ей по предписанию. Но каким-то образом умудрился избежать славы, находясь в самом пекле войны, где даже конь Ивана Петровича и тот отличился в бою, не говоря о всаднике, заслужившем лавры спасителя России.

Скажете: кругом одни Шуйские? А что делать? В 16 веке Шуйских было так много, как собак нерезаных. Ещё в период сиротства и малолетства Грозного, их стаи до такой степени расплодились, что бедному ребенку нигде от них покоя не было. Даже в царской опочивальне, они возлежали, «отца нашего на постелю ноги положив». Это об Иване Васильевиче (отце Андрея из повозки), который был практически соправителем Русского государства при малолетнем царе.

Конечно, свора Шуйских поджала хвосты, когда подросший тринадцатилетний Иван приказал затравить псарям самого наглого вожака стаи - Андрея Михайловича (деда Дмитрия из каптана). Но в целом корпорация не пострадала.

«У Ивана была ошибка, он не дорезал несколько мятежных семеек», - считают историки. То же можно сказать и о Годунове: «Не дорезал, Боря, ох, не дорезал!». Неужто  думал перехитрить опытных мастеров интриги, готовых голову на плаху положить за царский трон, положа ноги на все отечество.

На этом прервем характеристику славной семейки, уже подъезжающей к популярному месту княжеских ссылок - городу Каргополю. Там их объединит ещё одно ОБСТОЯТЕЛЬСТВО И ЛИЦО НЕИЗВЕСТНОЕ ИСТОРИИ.

Княжна   Оболенская.

Дорога перед Каргополем выровнялась и «шуйский» обоз понёсся как угорелый со скоростью 18 вёрст в час. Ямщики и лошади воротили морды от ветра, князья тряслись от холода, а навстречу им ехала девица, верхом на  вороном коне в сопровождении двух черноризцев. Столь неординарное явление, а также царские одежды, величественная осанка и красота всадницы, могут натолкнуть на мысль, что это – сказочный персонаж Онежских былин. На самом деле, это произведение Опричнины, сотворенное Иоанном Грозным.

Давайте сделаем небольшую ремарку в виде выдержки из письма вышеречённого автора, обращающегося к князю Андрею Курбскому. Понятно, что эта заунывная переписка, наполненная обвинениями и оправданиями, вряд ли вызовет интерес, но она приоткроет нам некую тайну молодой княжны.

 «А Курлятев был почему меня лутше?-вопрошал Иоанн Грозный, - ево дочерям всякое узорочье покупай — благословно и здорово; а моим дочерем — проклято да заупокой». Грозный считал, что дочери Курлятева-Оболенского одеты и украшены лучше, чем царские. Дело в том, что придворные не скупились на подарки дочерям всесильного вельможи, стараясь снискать его благосклонность. В то же время царевны вместо подарков удостаивались заупокойной службы (все они умерли во младенчестве). В конце концов, самодержец выместил гнев на всей семье Курлятевых-Оболенских. Князь Дмитрий был сослан с сыном в Коневецкий монастырь, а жена и две дочери, плачущие и вопиющие, были насильственно отвезены в глухую Челмогорскую пустошь в окрестностях Каргополя, где через год были умерщвлены.

Курбский, успевший сбежать от опричного террора в Литву, возмущался «неслыханным беззаконием» - расправой с Курлятевым и его малолетними детьми. Иван IV (вполне справедливо) обвинял Курлятева-Оболенского в том, что он якобы не хотел присягать младенцу Дмитрию, а «хотел на государство князя Владимира Андреевича». Действительно, был такой случай, когда ожидавший смерти царь потребовал от бояр присяги малютке-сыну, и Курлятев оказался в числе тех, кто не желал присягать, чтобы не служить Захарьиным. Хотя потом ратной службой он доказал свою верность Иоанну: ходил с царём против Крымского хана Девлет-Гирея, был главнокомандующим русскими войсками в казанском и ливонском походах.

Дмитрий Курлятев-Оболенский занимал видное место в Избранной Раде, он считался одним из главных советников царя, покровителем Сильвестра  и подлинным вершителем дел при Адашеве. Правление этих выдающихся государственных деятелей, можно назвать самым благоприятным для России XVI в., именно их начинания продолжат Пётр I и Екатерина II.

В Послании к Курбскому царь назвал Дмитрия Ивановича Курлятева «единомысленником» Сильвестра и Адашева. А в чем же были виновны его несмышленые дети?

Последний вопрос Грозный оставил без ответа и монахи Кирилло-Челмогорского монастыря, по простоте тогдашнего времени, не сообщили опричникам о третьей, родившейся в ссылке девочке. (Тем более, что о третьей никто и не спрашивал). Так они и хранили тайну вплоть до самой смерти Иоанна IV.

Выросшей в монастыре Наталье Курлятевой-Оболенской достались в наследство от богатых родителей только наряды, да узорочье, принесшие столько несчастий семье... они и ей счастья не принесут.

***

Дмитрий Шуйский первым увидел молодую княжну. Её заснеженное лицо, сверкающие от инея волосы и выразительные карие глаза, тут же заставили влюбиться скучающего князя. Василий, пребывающий в неудовлетворенной неге, воспламенил к снежной королеве не менее сильными чувствами. Почтенный князь Андрей был очарован красотой и природным согласием девушки.

Дмитрий и Василий, забыв о морозе, оседлали коней и вызвались проводить девушку, куда бы она ни пожелала. Наталья, воистину святая и кроткая, желала, чтобы князья продолжали путь в своём направлении, а она – в своём. Но упрямых наместников разве переубедишь? И пришлось отправиться в  Кириллов монастырь (в 53 верстах от Каргополя) в окружении Шуйских и их слуг.

Троица шла вслед за повозкой Андрея, и закованному в цепи узнику приходилось делать невероятные акробатические упражнения, чтобы лучше разглядеть виновницу неожиданного поворота. Повозка, весьма рискованно наклонялась то влево, то вправо, напоминая маятник, но с любого ракурса девушка была хороша. Лишние 50 вёрст, конечно, не очень привлекали Андрея, зато разговор, который он услышал, принёс ему определённое удовольствие и компенсировал дорожные неудобства.

- Чья ты дочь, и из каких краёв? – начал выяснять Дмитрий.

- Дочь лесного царя... А зачем добрым молодцам, такая многочисленная стража? Кого они боятся в наших безобидных местах? – перевела тему Наталья.

- Овсянников да муравейников, - решил зашутить с девушкой молодой князь.

- У нас нет ни овсяников, ни муравейников потому, что на самом деле всякий медведь кушает безразлично и муравьёв и овёс, а под старость, когда у него подразовьётся вкус, он облюбовывает человечину, т.е. собственно мозги человеческие... так что бояться вам нечего. (Повозка князя Андрея затряслась от хохота и чуть не свалилась на бок).

Тут вмешался в разговор Василий, который был постарше и помозговитее Дмитрия:

- Неважно наличие мозгов, всё равно сейчас все медведи в спячке, не зависимо от их гастрономических пристрастий.

- Наличие мозгов всегда важно, - вдруг сообразил Дмитрий.

- Особенно для медведей, - не унималась Наталья. (Повозка рухнула).

- И всё же, чья ты прелестная дочь? Я, каргопольский наместник, и желаю знать о жителях уезда.

- Я  прелестная дочь священника из Кириллова монастыря, что на Чёлма-горе. И давайте прибавим шаг, иначе приедем к закрытым воротам.

И прибавила...

Священник  Серафим.

Пока Шуйские несутся за девицей, с одной лишь мыслью «не отстать», заглянем в монастырь, где их, в общем-то, никто не ждёт. Священник Серафим работает над переводом Сенеки. Представим его реакцию, если бы он узнал о том, что сейчас творится на пудожском тракте. Если бы он увидел картину погони двух необузданных наместников за молодой княжной, если бы он увидел эти красные от мороза лица и выдвинутые вперёд бороды... А впрочем, вряд ли тучные воеводы на тяжёлых иноходцах имеют хоть какой-то шанс догнать «быструю лань». Их тщетные усилия вызвали бы улыбку на лице Серафима и никак бы не помешали трактатам древнеримского философа.

Пора бы познакомиться с челмогорским священнослужителем, который сейчас размышляет вместе с Сенекой о спокойствии духа. Человек он передовой, весьма склонный к западноевропейским обычаям, т.к. в юности долгое время жил и учился в Англии. Отец его, член привилегированной корпорации «Иванское сто» русский купец и мореплаватель вёл торговлю с прибалтийскими государствами, знал обычаи и языки многих стран, астрономию, медицину, математику и архитектуру. Единственному сыну он дал лучшее, по тем временам, образование. Спросите, как же купец стал священнослужителем? Вполне закономерно. По смерти своего отца он прибыл в Россию и, сначала избрав местом жительства крупный торговый город Каргополь, весьма успешно увеличил капиталы отца, а затем, отказавшись от светских удовольствий, исключительно предался попечению о своей душе.

Вложив все свое богатое родовое имущество в Кирилло-Челмогорскую пустынь, торговый гость постригся в монахи, ибо только в самом дальнем монастыре можно было спастись тогда от надвигающейся опричнины.

Поселившись в небольшой, малоизвестной обители, постриженик был крайне удивлен, когда узнал, что монастырек и все его жители, и, следовательно, он сам находятся под опекой… главного опричника (то есть, скрываясь от царя-тирана, Серафим оказался под его же защитой). По жалованной грамоте Царь и Великий Князь Иоанн IV всея Руси придавал лесному монастырю земли, освобождал от податей, велел оберегать и, ко всему прочему, еще и деньги выдавать из казны ежегодно и пожизненно! (Эту грамоту подписал уже новый царь Федор Иванович, а в дальнейшем подпишут и Годунов, и Шуйский, и Романовы).  «…к их Челменской пустыни придано было в угодье пашенной земли и сенных покосов и лесу и вод – озерко Челмо, да речка Челма и всяких угодий около Монастыря на все стороны по три версты; да по той же грамоте велено давать - и давано было – из каргопольских доходов в тое же их пустыню по 6 руб. по 20 алтын на год. От посторонних от всяких людей – от насильства от продаж тот их монастырь каргопольскому воеводе велено оберегать, и чтоб никто ничем монастырским не владел и обид не чинил… и пошлины, и мыту и никаких податей имать невелено…»

Чем объяснить такую неслыханную царскую милость? Серафим мог только догадываться. Древний монастырь на протяжении долгого времени был местом для ссылок княгинь из великокняжеского окружения и, даже для жен великих князей. За небольшой стеной, отделяющей женскую часть, располагалось несколько келий, в которых жили прислужницы, а также четыре горделивых старицы знатного происхождения. «Что это за затворницы?» – думал священноинок и предполагал, что одна из них (возможно) любимая воспитательница царя - Аграфена Челяднина.

Аграфена, вдова Василия Андреевича Челяднина, состояла главной боярыней при наследнике. Отец ее мужа боярин Андрей, а затем брат мужа Иван были первыми, кто получил высший государственный чин конюшего боярина при Василии III. Перед смертью Великий Князь передал своего сына с рук на руки Аграфене и велел «ни пяди не отступать» от ребенка.  Брат Аграфены Челядниной – Иван Федорович Овчина Оболенский – также получил чин конюшего, став фаворитом Елены Глинской после смерти Василия III.

В годы правления Елены Глинской  Оболенские и Челяднины везде сопровождали малолетнего Иоанна IV и его мать. Иван Овчина Телепнев-Оболенский заменил отца Иоанну IV, Аграфена была мамкой, а Иван Иванович Челяднин был дядькой наследника (именно он познакомил Иоанна с книжными премудростями). Княжич очень любил своих воспитателей, но в 1538 году, после смерти Елены Глинской, привычное окружение маленького Государя было разрушено. Власть захватили, как уже говорилось, Шуйские, в полном своем составе:

- братья Василий Васильевич и Иван Васильевич (дядя и отец нашего узника Андрея),

- Федор Скопин-Шуйский (отец нашего наместника Василия),

- Иван Михайлович Плетень и Андрей Михайлович Частокол (брат деда и дед нашего молодого князя Дмитрия).

Они поспешили расправиться с фаворитом Елены Глинской старшим боярином думы Иваном Федоровичем Оболенским и его сестрой. «Того же месяца пойман боярин и конюшей князь Иван Федорович Овчина Оболенской боярским советом князь Ивана да князь Василья Васильевичев Шуйских и их советников без великого князя ведома, и посадиша его в полату, и умориша гладом. А сестру его Огрофену сослаша в Каргополь и там постриже».

Далее Шуйские захватят и казнят ближнего дьяка Федора Мишурина, сошлют в ссылку регента Тучкова, отправят в тюрьму Ивана Бельского, Митрополита Даниила – в монастырь и, полностью расправившись с противниками, воцарятся в Москве.

 С тех пор пройдет почти полвека и, при слабом царе Федоре Ивановиче, события повторятся: дети и внуки тех Шуйских, попытаются захватить власть, но обломаются, столкнувшись с более сильным соперником Годуновым, который сам сошлет их в Каргополь (как когда-то их родичи сослали сестру Оболенского Аграфену).

Но снова вернемся в монастырь, который по жалованной царской грамоте велено воеводам Шуйским оберегать, и вернемся к истории Серафима, который ничуть не нуждается в их опеке.

За соблюдение монастырского устава и непоколебимое благое житиё, в 1564 году священноинок Серафим, по воле Промысла, избран был в настоятели.  Поступать всегда и во всём благоразумно – вот главное правило его жизни и, видимо, это правило и спасло Наталью Оболенскую от неминуемой гибели во времена опричнины.

У девочки с летами всё больше и больше возрастала любознательность, а Серафим с удовольствием делиться своими знаниями и рассуждениями. «Юность, - часто говорил он, - подобна белой бумаге или tabula rasa, на которой что напишешь, то она и несёт». И чего он только не написал на ослепительно белой бумаге Оболенской... О предметах Христианства и нравственности, о государственных деяниях времен минувших, о Пифагоре и Платоне, о витязях древности и о богатствах Индии, и прочее-прочее. Что не написал настоятель, то Наталья узнавала из книг монастырской библиотеки, богатой не только церковными рукописями, но и древнейшими творениями Греческой Словесности, а так же от загадочных мудрых стариц. Главная из монахинь этой четверки больше всего принимала участие в воспитании юной княжны, оставшейся сиротой из-за деспотичного самодержца. И, если эта инокиня действительно Аграфена Челяднина (родственница Оболенской и мамка Иоанна IV), то можно только поражаться – какой круговорот совершает порой история.

Получив светское с одной стороны и строгое монашеское воспитание с другой, Наталья давно уже выросла и переросла, давно уже похоронила таинственных  стариц, а Отец Серафим все продолжал готовить девушку к выходу в свет (не для школы, а для жизни мы учимся), надеясь, что логическим апофеозом будет возвращение Наталье княжеского имени.

И кажется, что надеждам его суждено сбыться.

После Иоанна IV престол наследовал не способный к управлению сын, так как способного к управлению отец убил, достигнув высшей точки в карьере палача и  поставив крест на своей династии. Федор Иванович мало уделял внимания делам государственным, больше занимаясь хозяйственными. Он украшал кремлевские палаты, помогал монастырям и делал щедрые взносы.

В завещании, Иоанн, убеждал Фёдора «царствовать благочестиво с любовию и милостью». Вряд ли нуждался Федор в таких советах от такого отца. Вырос он в отвратительной опричной обстановке, был малорослым и болезненным, с неровной, старчески медленной походкой от преждевременной слабости в ногах. Так  что он не только царствовать - ходить еле мог. А править от имени Фёдора и в дальнейшем «царствовать благочестиво с любовию и милостью» будет шурин его Борис Годунов. Жаль, что недолго. Борис же исполнит и все остальные предписания в завещании Иоанна: удаляться от войн с Христианскими державами, уменьшить налоги, освободить всех узников.

Священник Серафим видел, что казни прекратились и, что многих князей и бояр знатного рода, находившихся в опале при прежнем царе, даже тех, которые просидели в тюрьмах 20 лет, освободили и вернули им обратно поместья. Все заключенные получили прощение.

Английский дворянин, управляющий «Московской компании», дипломат Джером Горсей, отправленный в Англию с известием о воцарении Федора Ивановича, проездом останавливался в подворье Челмогорского монастыря и всю ночь рассказывал своему однокашнику Серафиму о новом царе (больше говоря о царском шурине Годунове). Он восхищался тем, что новое правительство занимается населением пустынь, строительством городов, что на берегу Двины основаны Новые Холмогоры (Архангельск), что все действия Годунова направлены на изменение и оздоровление жизни Московии.

«По всему государству, - махал руками Джером, - сменены неправосудные чиновники, судьи, воеводы и наместники. На их должности назначены более честные люди, которым повелено под страхом строгого наказания прекратить лихоимство и взяточничество, существовавшее при прежнем царе, и отправлять правосудие без лицеприятия».  

Серафим, конечно, сомневался, что правительственные прокламации относительно взяток и злоупотреблений приказных судей окажутся эффективными. Не сомневался, только в том, что бояре и судьи добились для себя немалых выгод. Ведь для того, чтобы они лучше исполняли должностные обязанности, не воровали и не брали взяток, им увеличили поместья и жалованье!

Однако ж, прервем (такие понятные нам) рассуждения Серафима и вспомним о княжне Оболенской. Как она там справляется с боярами Шуйскими?

А Шуйские, наконец-то, догнали Наталью, замедлившую шаг, и едва отдышавшись, вновь пристали к ней с расспросами. Княжна, дабы занять излишнее внимание наместников, рассказала об основателе Челмогорской пустыни Кирилле.

Челмогорского   отца   нашего   обитель.

В 1316 г. в устье реки Чёлмы у Лёкшмозера новгородский подвижник Кирилл поставил небольшую келью для проживания, а так же часовню. Место для устройства пустыни Кирилл подобрал у реки и крупного озера, на ягодных и грибных местах, вблизи небольшой горы, которая защищала пустынножителя от северных холодных ветров. Питался травами и овощами, которые сажал сам.  «Вельмибе гора сия красива и никому же от человек прежде на ней пребывающу, и возрадовался Кирилл духом и возлюбил е зело».  Много трудностей испытал Кирилл, преодолевая враждебность местных жителей, но святая жизнь подвижника, его кроткие наставления привели многих язычников к принятию святого Крещения.

Шуйских же дорога привела к подножию Чёлма-горы, на которой они увидели затаившийся в еловой роще лесной монастырёк. Покрытые снегом купола надвратной церкви смешивались с шатрами деревьев на фоне звёздного неба. Василий остановил обоз и отправился просить гостеприимства у челмогорского настоятеля. За деревянной оградой, окружающей двор, он увидел небольшую Богоявленскую церковь с возвышающейся колокольней, а далее, на восток миниатюрную размером церковку – Успенскую и множество различных деревянных построек с небольшими, словно бойницы, окнами.

Целая толпа монахов встретила гостя, среди которых Скопин-Шуйский сразу же выделил священника в черновидной свите с крестом на груди и плечах.

- Доброго здоровия, братья, - начал Василий, сняв шапку и вежливо поклонившись, - Сам Бог привёл меня к вашей святыне, дабы поклонится мощам подвижника новгородского Кирилла, о подвиге которого наслышаны не только окрестные веси, но и вся Московия.

- Да будет над вами милость Божия, - отвечал Серафим, перекрестив князя.

Наталья с удивлением посмотрела на гостя, так ловко воспользовавшегося рассказом девушки и причислившего её к «окрестным весям».   Статный воевода (потомок Рюрика) с вьющимися  льняными волосами и доброй улыбкой, несомненно, вызывал расположение и доверие. В правилах монастыря было принимать не только званых гостей, но и всяких проезжих, а такого открытого и вежливого князя грех было не принять. Правда, к доброму боярину прилагались ещё два, пока что не внушающих доверие, Рюриковича (Дмитрий и Андрей), а также отряд стрельцов, о доверии к которым, вообще, речь не велась.

Серафим занялся распоряжениями для обустройства гостей, а княжна Оболенская, прошла в свои хоромы, сняла и хорошенько уложила праздничные одежды, следуя домостроевским правилам Сильвестра. Бархатные охабии она заменила на более простое платьице из чёрной камки с зелёной тафтяной опушкой с нашивкой спереди 33 пуговицинаправилась в трапезную, куда были приглашены гости. Двор был наполнен хаотичными передвижениями слуг и стрельцов. Наталья остановилась, чтобы определить характер столпотворения и неожиданно встретилась с взглядом узника, которого московские приставы вели в темницу. Странно, в его глазах она не увидела ни тени печали и, более того, некие искорки радости. К чему такое веселье, князь?

В столовой Наталья приступила к простым хозяйственным делам, но улыбка, передавшаяся от князя Андрея, не сходила с её лица. Наместники наблюдали за девушкой, не скрывая своего восхищения, и думали, что сияния хозяйки принадлежат именно им.

Несмотря на некую отрешённость, княжна неплохо справлялась со своими обязанностями. Блюда, поданные на стол, были сервированы по-европейски и отличались приятным вкусом. Серафим же поддерживал непринуждённую беседу с гостями и вскоре узнал от первых лиц государства, каковыми всегда являлись Шуйские, завуалированную историю мятежей, охвативших царский двор сразу после смерти Грозного. Говорил в основном Василий Фёдорович, а Дмитрий больше внимания уделял яствам и винам, которые рассылал любезным гостям радушный хозяин.

В следующий час вашему вниманию предлагается оригинальный рассказ Скопина-Шуйского о заговорах и разделении бояр в некотором сокращении и с полным исключением комментариев Дмитрия, т.к. его пьяные вмешательства не вносили ясности в запутанные дворцовые интриги, а напротив - наводили беспорядок и смуту.  Только учтите, что старший брат этого Дмитрия Василий Иванович (будущий царь) и был тайным главой всех мятежей.

Московские   мятежи.

«Того же 84-го году мая в 31 день сел на царство Московское и на всю Русскую землю царь Федор Иванович всея Руси после отца своего государя нашего царя Ивана Васильевича всея Руси, и царским венцом венчался. А по повелению царя и великого князя Федора Ивановича стал правити всю Русскую землю Борис Федорович Годунов з братиею и з дядиею: з Дмитрием и с Степаном, и з Григорием, и с Ываном, и с ыными своими совет­ники, и з бояры, и з думными дворяны, и з дьяки: с Ондреем Щелкаловым с товарищи.

И почал в боярех мятеж быти и разделение: боярин князь Иван Федо­рович Мстисловской с сыном со князем Федором да мы Шуйския, да Голицыны, Романовы да Шере­метевы и Головины, и иныя советники. А Годуновы, Трубецкия, Щелкаловы и иныя их советники, и Богдан Бельской. И похотел Богдан быти больши казначея Петра Головина. И за Петра стали мы и все добрые бояре, а за Богдана - Годуновы. И за то сталася прека межу нами. И Богдана хотели убити до смерти дворяне, токо бы не утек к царе назад.  И народ вдосталь всколебался, и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти... И мы межу собою помирилися в городе и выехали во Фроловския ворота, и народ престал от мятежа», - рассказывал Скопин-Шуйский, терпеливо снося пьяные бормотания молодого боярина.

«А прошлого году положил опалу царь и великий князь Федор Иванович на князя Андрея Ива­новича Шуйского да на Петра Головина казначея: поделом ли, или нет, то бог весть. И князя Андрея сослали в Самару. А Петра Головина привели на площадь да обнажили, а сказали, что кнутом его бити, да пощадил царь Федор Иванович. И сослали его в Орзамас».

Переведём это древнерусское повествование с необходимыми дополнениями и пояснениями.

В первый же день своей коронации (31 мая 1584 г.) новый царь Фёдор Иванович поразил всех присутствующих. Не дождавшись окончания церемонии, он передал шапку Мономаха боярину князю Мстиславскому, скипетр дал держати боярину князю Василию Федоровичу Скопину-Шуйскому, а тяжелое золотое яблоко - «державу» - Борису Годунову. Так и разделились бояре на две группировки: «добрые и старые» под руководством Мстиславского с  Шуйскими и «новые люди» Бориса Годунова.

В те времена основной причиной ссор и судебных разбирательств было... место за столом. Оно определялось сложнейшей системой местнической арифметики (по родословцам и разрядной книге). Трудно представить, как они вообще садились за стол при такой системе, и в какой момент начинались разборки: сразу за столом или после? Земский казначей Петр Головин попробовал «пересидеть» самого Бельского. За Головина встали «добрые и старые», а за Богдана Бельского вступились лишь Годуновы да безродные дьяки Щелкаловы.

Это и привело к мятежу. И если бы Богдан Бельский не утёк к царю, то его могли убить, представьте себе, до смерти. Богдан вызвал в Кремль стрелецкие сотни, а бояре собрали толпу вооруженных дворян и холопов. Народ всколебался (по-другому не скажешь), захватил пушки и развернул их в сторону Фроловских ворот, решительно требуя выдачи на расправу Бельского. Царю Фёдору и его окружению пришлось объявить народу о ссылке Бельского, после чего волнения в столице постепенно улеглись и «народ престал от мятежа».

Итак, первое столкновение с родовитыми боярами Годунов проиграл. После чего, по наблюдению тонкого и вдумчивого дьяка Ивана Тимофеева, бояре «помазав благоухающим миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать по своей воле. Как орлы, они с этим обновлением и временной переменой вновь переживали свою юность и, пренебрегая оставшимся после царя сыном Федором, считали, как будто и нет его...»

Пётр Головин был главным казначеем, а вторым после победы партии Мстиславского и Шуйских стал его брат Владимир. «Добрые и старые», вновь переживая свою юность, как орлы, а точнее как стервятники начали распоряжаться казной так бесконтрольно и пренебрежительно, что пропустили неожиданный удар Бориса Годунова. По его настоянию дума постановила провести ревизию казны и проверка наличности обнаружила столь большие хищения, что боярский суд просто вынужден был приговорить Головина к казни.

Второго казначея, Владимира Головина, изгнали со службы, лишили чинов и имущества и отправили в ссылку. Третий их брат Михаил Головин, бежал в Польшу.

Борис мог бы сразу уничтожить своих врагов, но он понимал, что кровавая расправа не принесет ему популярности. Поэтому Годунов удовольствовался церемонией казни. Осужденного Головина возвели на Лобное место и передали в руки палача, который сорвал с него одежду. Казнь была отменена в самый последний момент. Головину объявили помилование и сослали в Казанский край, а Андрея Ивановича Шуйского в Самару (где позже оба будут тайно умерщвлены по приказу правителя).

Имейте в виду, что этот Андрей Шуйский (из шайки казнокрадов) - брат Василия и Дмитрия Ивановичей, а не наш развесёлый узник, речь о котором ниже.

Заговор   Андрея   Шуйского.

 «…А сей год, положил опалу царь и великий князь Федор Иванович за изменные дела на князя Ивана Петро­вича Шуйского, и сослал его на Белоозеро. А Ондрей Иванович, дядя сего князя Ивана, повелением государя царя и великого князя Феодора Ивановича всея Руси сослан в Каргополь», - закончил свой рассказал Василий Фёдорович о  последнем мятеже и привезённом им узнике. И добавил, взглянув на отяжелевшего от вина и яств Дмитрия:

-А измены никоторой и не было, а лихих еси людей речи.

После суда над Головиными и Шуйским события развивались следующим образом.

В 1586 г. мятеж повторился. Народ ворвался в Кремль и запрудил площадь перед Грановитой палатой. Гости все и московские торговые люди стояли за Шуйских и, говорят, хотели побить Годунова камнями, что заставило его искать мира с Шуйскими. Но мир этот не мог быть долговечным.

В настоящий раз оппозицию возглавили герой обороны Пскова Иван Петрович Шуйский, пользовавшийся большой популярностью, и дядя его Андрей Иванович. Также в Боярской думе сидели уже известные нам братья Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские и боярин Василий Федорович Скопин-Шуйский. Чтобы нанести окончательное поражение Годунову группировка попыталась навязать развод царю Федору с сестрой Бориса. Прошение - «Чтобы он, государь, чадородия ради второй брак принял, а первую свою царицу отпустил во иноческий чин» - было подписано регентом Иваном Шуйским и другими членами Боярской думы, а так же митрополитом Дионисием, епископами, гостями и торговыми людьми. Чины требовали пострижения Ирины Годуновой, и, следовательно, удаления Бориса.  Но Годунов, много лет подвизавшийся на поприще политического сыска, узнал о замысле и постарался уговорить Дионисия не начинать дела. Естественно, что, отклонивши эту беду, царский шурин не мог долго оставлять в покое Шуйских, давать им время еще что-нибудь придумать против него.

Борис научил слугу Шуйских Феодора, обвинить господ своих в измене. На пороге войны с Речью Посполитой Годунов бросил вождям боярской оппозиции прямое обвинение в изменнических связях с врагами. Он заявил в думе о том, что Андрей Иванович Шуйский ездил под видом охоты на границу и встречался там с литовскими панами. После чего Андрей, не раздумывая, пошёл в рукопашную (как бывало в боях с этими самыми панами). Знаменитая драка в думе закончилось ранениями, которых Годунов не мог простить и глубокой осенью 1586 г. Шуйских перехватали. Славного князя Ивана Петровича схватили на дороге, когда он ехал в свою суздальскую вотчину, и с приставом отправили в село Лопатничи, а затем в Кирилло-Белозерский монастырь. Князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в село Воскресенское, а теперь везут в Каргополь.  Других знатных людей разослали по городам, торговых людей заключили в тюрьмы, многих посадских людей отправили в Сибирь, а шестерых купцов обезглавили под стенами Кремля. Торговых людей и слуг пытали, безжалостно и бесполезно: ибо никто из них не подтвердил клеветы доносчика. 13 октября 1586 г. митрополит Дионисий был лишен сана, пострижен в монахи и сослан в Хутынский монастырь в Новгороде. Так началось «тихое и безмятежное» правление Бориса Годунова.

Сообразив вышеизложенные сведения, складывается общая физиономия семьи Шуйских и хитреца Годунова, но стоит ещё раз отметить, чтотайным главой всех мятежей был старший брат Дмитрия - Василий Иванович (будущий Царь), малорослый, подслеповатый, незаметный на фоне других Шуйских. Именно его опала коснется меньше всего, именно его Годунов в дальнейшем приблизит к себе и этим погубит себя, а Россию ввергнет в ужасную Смуту.

«Отнеси с нашего стола кушанья да вина князю Андрею Ивановичу», - обратился Серафим к Наталье. Княжна Оболенская всё это время внимательно слушала рассказ Скопина-Шуйского и поняла, что Андрей не вор, не убийца и не изменник, а причина его оков и цепей – страх Годунова перед сильным соперником. Девушка, лукаво улыбаясь, взяла для заключённого Шуйского лучшие вина и яства, а для караульных жареного петуха и пошла в темницу.

После того как насытившегося и задремавшего Дмитрия унесут, Серафим и Василий продолжат жаркую беседу и проговорят, наверное, до  заутренней. Скопин-Шуйский расскажет о своих героических подвигах (никому не известных) в сражениях с сильнейшими полководцами Европы. Челмогорский священник, проникнувшись доверием к новому наместнику и блестящему полководцу, поведает несчастную историю семьи Курлятевых-Оболенских. Василий, целуя крест, пообещает сделать всё возможное, чтобы восстановить княжеское достоинство девушки. И клятву свою исполнит!

А мы последуем за Натальей и отправимся в темницу.

Беседы  в темнице.

Покамест, челмогорская красавица расставляет перед остолбеневшим узником изысканные греческие вина и закуски на богемском серебре, осмотримся по сторонам. Содержание боярина, надо сказать не самое худшее, помещение чистое и натопленное. Перед иконой Богоявления Господня голубым огоньком  теплится лампада синего стекла.

Андрей Шуйский неподвижно сидит на скамье в одежде, усеянной жемчугом, и тоже чуть теплится, сверкая огоньком голубых глаз. Помимо красивой внешности и родовитости его отличает от многих именно этот умный и дальновидный взор, полученный в наследство от Александра Невского, как и стремление рваться в бой.

Странно, почему князя не расковали с дороги? Можно подумать, что четверо стрельцов с ружьями не справятся с могучим, но безоружным воином.

Оболенская, закончив сервировку, пригласила Андрея к столу, но он не шелохнулся.

- О чём задумался князь?

- Считаю количество пуговиц на твоей охабии.

Наталья резко отвернулась:

-А угадай без счёта!

- Если быть точным, то тридцать три, - четко произнёс Шуйский.

Наталья незаметно оторвала пуговку:

- Чуток ошибся.

- Единственное, что Сократ знал окончательно, - это то, что он ничего не знал окончательно, - ответствовал Шуйский.

- Ах, какие у нас образованные люди в темницах сидят, и какие, должно быть, невежды их садят.

- Борис Годунов хоть и не учен грамоте, но достаточно мудр и рассудителен, - отдал должное князь своему палачу.

- Значит ты недостаточно мудрый, раз ты здесь, а он там!

- А разве плохо мне здесь? – Андрей поднял кубок с мальвазией, - такого пира и таких почестей, разве заслужил бы я при царском дворе?

- Князь мой! О каких почестях говоришь ты, побрякивая цепями в темнице дальнего монастыря?

- Глухая пустынь лучшее место для раздумий о жизни. Стыдно заботиться о выгоде, да о почестях, а о разуме и о душе забывать.

- А-а... Так ты нарочно пошёл против Годунова. Чтобы он тебе предоставил возможность пожить уединённо и безмятежно?

- Да, решил воспользоваться рекомендацией Горацио - utile dulgi miscere (соединить приятное с полезным).

- А ты не боишься смерти? Тебя ведь и казнить могут. Не думаю, что это приятно или полезно.

- Никогда я не боялся смерти, никогда я не прибегал к бесстыдству и трусости. А ведь на войне, как в суде, так легко убежать от смерти. Надо только бросить свое оружие и обратиться с мольбой к преследователям. Надо только забыть себя и согласиться делать что угодно... Нет, избегнуть смерти не трудно, труднее избегнуть человеческого падения.  Оно настигает быстрее смерти... Так бы Socratusdixit(Сократ сказал).

- Главным принципом твоегоSocratus’a была справедливость, а тебя осудили за измену. Ведь ты же не заслужил такого обвинения?

- Неужели было бы лучше, если бы я его заслужил?

«Не лучше», - подумала Наталья и спросила с надеждой:

- А может, они тебя помилуют?

- Мягкость и прощение – удел благосостоятельной страны. Крайность – удел тяжелых времен. И если даже они и помилуют, то не сделают меня бессмертным.

- О, мудрейший из философов! Осталось только добавить – «никаких призывов к чувству, одна божественная логика» – и выпить яд. И не стыдно тебе, Сократ, жену и детей сиротами оставлять?

- Не женат я, - сказал Андрей и добавил, поправив седые волосы, - ещё.

- Можно полагать, что у тебя всё впереди?

- Именно так! – решил окончательно Шуйский.

- Новгородцы тоже такали, такали, да и протакали.

- Но полно! – прервал обнаглевшую девицу, князь, - пора разойтись.

Наталья Оболенская лежала на постели, укрывшись куньим одеялом, и смотрела в окно, туда, где звёзды образуют великий порядок.  «К чему раздумьем сердце мучить?» - подумала она и уснула. Князь Андрей, оставшись один, долго не мог уснуть. Он поднял с пола золотую пуговицу и, зажав её между ладонями, встал на колени перед образом:«Господи!» молился он: «утверди меня на месте сем, и да будет благословение твоё».

Анастасия.

День в Челмогорской обители начинается с раннего утра и продолжается до поздней ночи. В половине третьего, лишь только раздаётся благовест к утрене, монахи собираются в Богоявленском соборе и становятся рядами, один за другим так, чтобы не мешать друг другу во время земных поклонов. Иконостас освещается множеством свечей и лампад. Отстояв утреню, некоторые из иноков и послушников идут в Успенскую церковь, где утреня кончается на целый час позднее. До ранней обедни, которая начинается в 7 часов утра, монахи проводят в монастыре.

Ровно в 9 начинается литургия для прихожан. Сегодня среди них знатнейшие князья Шуйские, которые решили воспользоваться роскошью северного гостеприимства и остаться ещё на денёк, чтобы лучше ознакомиться с обителью. Из алтаря вышел монах Иоанникий, и настоятель попросил его проводить бояр в келью Кирилла Челмогорского. Монах раздал благородным вельможам свечи и направился к входу в подземелье.

Вот отпирается узкая пещерная дверь. Иоанникий входит первый, а за ним, едва вмещаясь, один за другим Шуйские и тут же начинают спускаться в тёмное подземелье. Так идут они некоторое время до первого поворота; за поворотом издали блеснула лампада, горящая перед иконою в серебряной ризе. Эта икона и неугасимая лампада находятся в келье основателя Челмогорской обители Кирилла. В этой келье пустынножитель подвизался многие годы. И в ней, согласно смиреной воле его, и похоронен. Поклонившись раке с мощами Кирилла, монах и князья направились далее. И вот им слышится издали пение литургии в одном из извилистых подземных ходов. Пение то отдаляется, то приближается.

- Что это? - шепотом спросил Дмитрий.

- Сам я не знаю, а другие сказывают, что это псаломщик поёт, - начал грустную для слуха трагедию  Иоанникий. - Была у псаломщика дочь единственная и любимая Анастасия. Тогда же строитель у нас был Семён. И они, как молодые люди, наверно, полюбили друг друга. Семён ушёл к месту работы. А в это время нагрянул воевода со своими приспешниками и сказал нашему псаломщику, что его дочь, должна идти в Каргополь и быть прислугой там, что ли кем. И она жила у самого воеводы в услужении. Узнал про это Семен и закусил обиду на воеводу, так крепко закусил, что бросил полюбившееся уже ему дело строителя, ушел. Куда? А в наши леса.

Собрал Семен около себя недовольных людей, бездомных, а их в то время здесь, около Каргополя, было, предостаточно. И благодаря своей распорядительности  такого организационного порядка,  он  взял  главенствующую  роль в этой шаечке и  стал атаманом.  Целью его было, во что бы то ни стало солить только воеводе, воеводе и воеводе, солить так, чтобы он отплевывался каждый день с утра до вечера.

Увидал воевода, что у него челмогорская девушка понесла, и решил от нее избавиться. А каким образом? Очень просто, он вызвал горбуна Шиху, который пасет у него лошадей, и говорит: «Ты обязан жениться. Вот тебе невеста». Горбун, видя что дело тут все-таки нехорошо получается, утешал Анастасию: «Ладно, раз так случилось, такая воля воеводы, что поделаешь, я тебя обижать уж не буду». Живут они, поживают. А Семен уже узнал, что его возлюбленная была испорчена воеводой и, чтобы замазать свое прегрешение, воевода выдал ее замуж за горбуна. Он только еще больше заимел обиду на воеводу. И условились... И на это дело даже пошел и Шиха,  он сказал: «Давай и я вам помогу». И условились, что если воевода будет тут у него, то жена, теперешняя жена горбуна, вывесит белье между соснами на веревке, чтобы дать знать Семену. Семен приедет и с ним посчитается. Так и случилось в одно прекрасное время, была осень, дождливо было, сыро... Воевода появился на дворе горбуна, весь перемок, как гнилой обабок. Надо было ему обсушиться, согреться. Ну и стрельцы тоже были в таком же плачевном состоянии, все сырые, проголодавшись. Зашли к Шихе. Их там раздели, одежду сушить положили в теплую горницу. А белье Настасья вынесла, как будто бы на просушку (на сырую-то погоду!) на сосну, на просушку. И это было замечено не только атаманом как сигнал, но и воеводой как подозрительное действие со стороны Насти.

Знак был принят, и ватага была собрана в боевом порядке. Между теми и другими произошла стычка: то ли мало было у Семена народу, то ли он поторопился, но его тут убили стрельцы. Убили, а остатки разбойников убежали. Остался хозяином, как и был, воевода. Остался и стал творить суд-расправу. Он видел, что в это дело была замешана Анастасия, так он велел её повесить. Накинули веревку через сук сосны, и повесили. И на той же самой сосне повесил и горбуна воевода, разорил это гнездо.  Шиху на той горе похоронили, сейчас она так и называется Шихина гора, а  Анастасию и Семёна привезли в наш монастырь. И отпевал их псаломщик день и ночь. А потом он пропал куда-то, искали – найти не могли. Только слышно его пение. А где он никто не знает.

Монах закончил прегорчайшую историю, и воцарилась тишина, в которой пение псаломщика  становилось всё слышнее. Пещерные коридоры, наполненные страданиями, казались бесконечными и мрачными, свечи едва озаряли их низкие своды...  Шуйские поспешили вон из подземелья.

Общество  с  образованием  вкуса.

- Ризница монастыря очень богата, - продолжил знакомство с монастырём над землёй Иоанникий, - там есть ризы украшенные золотом и драгоценными камнями, некоторые из них были пожертвованы Иоанном IV.

Земли, переданные по царской грамоте монастырю, обращены в отличные луга, которые помогают прокормить большое количество скота. Внутри ограды, окромя корпусов жилых строений с кельями множество других изб: кузнецкая, кожевня, гончарная, поварня, погреба и амбары. Справа от ворот – казначейская, напротив - избы, занимаемые швальнями портною и чеботною. Челмогорцы занимаются разными ремёслами, готовят деревянную посуду, платье, обувь, рыболовные снасти, железные изделия, и всё это продают жителям Обонежского края.

Но, как вы понимаете, Шуйские остались не для того, чтобы ползать по подземельям и знакомиться с кузнечными и чеботными монастыря. Поэтому, вежливо поблагодарив Иоанникия, они направились к Серафиму и уговорили его отпустить Наталью с ними на лесную прогулку.

Дмитрий сидел на гордом коне, в богатом терлике, в высокой, осыпанной драгоценными каменьями шапке, с златыми перьями, которые развевались ветром; на бедре висели кинжал и два ножа; за спиною, ниже пояса, кистень. Подле него ехал князь Василий в золотом вышитом кафтане с собольей опушкой, вокруг несколько стрельцов с ружьями и в япанчах.

 «Вырядились как петухи», - подумал Серафим, провожая всех до ворот. «Выдрал бы все перья», - бесновал в темнице князь Андрей, которому в обзор узкого волокового окошка попадались только эти самые перья. Наталья была разодета не менее «женихов»: в белой поярковой шляпе, обшитой тафтою небесного цвета, с лентами и длинными, до плеч висящими кистями, унизанными жемчугом; в широкой одежде из синего сукна с отложным до половины спины воротником из горностая; на руках запястье, пальца в два шириною, из драгоценных каменьев; на ногах сапожки сафьянные голубые, вышитые жемчугом. И погода была в тон её одежды: ярко светило солнце, высвечивая кристальный блеск снегов, небо было чистым и голубым, как тафтяная обшивка, а кисти деревьев свисали жемчужными нитями.

Полная гармония - великосветское общество с образованием вкуса и чувства изящности. Наверное, и беседы их богаты мыслями и знаниями? Прислушаемся, о чём они говорят.

- Ты Наталья приучена к роду жизни, к образу мыслей и понятиям, не соответствующим твоему состоянию, - утверждает Дмитрий, покачивая златыми перьями.

- Это у вас в Москве жалуют по породе, а у нас главное состояние это ум.

«Ох, как наивна эта девушка, - думает молодой князь, - и как прекрасна».

- Между прочим, - поясняет Скопин-Шуйский, - Наталья дочь ссыльного боярина Дмитрия Курлятева. А сейчас всем опалённым возвращают их поместья. Так что к её состоятельному уму стоит добавить ещё и вотчины отца.

- Дочь Курлятева-Оболенского?! – вдруг заорал Дмитрий, - Господи помилуй! Да таких богатых невест и в столице не сыщешь, а они, оказывается, в диком лесу обитают!!!

Все обитатели дикого леса при этих словах почувствовали неимоверную гордость. Лисица забралась на старый пень, заострила ушки и начала вилять очень длинным и пушистым хвостом. Рябчики встрепенулись. Пробегающий мимо серый волк вытянул хвост трубой. Резвые белки от радости так усердно запрыгали по деревьям, что весь лес зашевелился и с веток посыпался снег. Ошеломлённый тетерев вылетел из оврага и с корнем вырвал перья на высокой горлатной шапке вельможи. Мечта князя Андрея сбылась!

Дмитрий, доселе приятный, так изменился, что нельзя было узнать его: на лице изобразилась мрачная свирепость, все черты исказились. Оскорблённый боярин выхватил ружьё у стрельца и начал палить вслед улетевшей птице. Забыв своё властительное достоинство, он унижался языком бранным, жалким и непристойным суесловием. Если бы он был соколом, то растрепал бы в клочья наглого косача, а так говори, что хочешь, но словами тетерева не обидишь!

Да, Дмитрий,такого тупоумия трудно было ожидать. Понятно, что мозги грубеют, если твоя должность при дворе не требует их применения, однако ж, не настолько, чтобы лишится всей животворной силы своей и не оказывать успехов ни в чем. Хотя нет, ум Дмитрия всё же имел успех, если дело касалось коварных интриг. И горе тем, кто оказывался случайным свидетелем его неудач.

До 4 часов службы в монастыре не бывает, так как все занимаются хозяйственными делами. В 4 часа совершается в обители вечерня, а в 6 часов всенощная. После вечерни Шуйские собрались в брусяной столовой, украшенной боевыми часами, иконами, а так же крестами над дверями и над всеми окнами. В средине, на высоком столе, сияло множество золотых сосудов, чаш, кубков и прочее.  Послушники служили гостям, непрестанно заглядывая в роспись, где было все исчислено, все измерено, что надлежало давать наместникам: сколько мясных блюд, меду, луку, масла, даже перцу (думаю, перцу бы им и побольше не помешало).  Между тем, слуги ежечасно спрашивали у вельмож, довольны ли они угощением?

Дмитрий, выпив третий кубок фряжского вина, наконец-то, пришёл в себя, после лесного происшествия. И завёл он тему о том, что Наталье надобно бы ехать в стольный град Москву. Шуйский готов для этого предоставить ей московский дом и написать письмо своей жене, Екатерине (которая, как вы помните, приходится родной сестрой жены Бориса Годунова). Василий с жаром поддержал идею Дмитрия и со своей стороны предложил дюжину стрельцов для сопровождения княжны. Тут же сели писать письма: первое для Екатерины Григорьевны, а второе для самого Годунова. Серафим откорректировал послания, добавив больше почтения и убедительности. Порешили на том, что через три дня дочь Курлятева-Оболенского приедет к наместникам в Каргополь, а оттуда они отправят её в Москву.

А в это время из темницы, то и дело, раздавался радостный смех, безусловно, неуместный в стенах монашеской обители. Княжна рассказывала узнику о повадках местных птиц в целом и об одном тетереве в частности.

- Ты действительно одна из самых богатых невест Московии? – удивился Андрей.

- Да! А дворец, в котором ты сейчас сидишь и есть моё родовое поместье, - обвела руками темницу челмогорская помещица.

- О! Какие роскошные хоромы!

- Лучшие в Московии.

- Слышал я, что за дворцовыми воротами бьются за тебя, цвет моих очей, знатнейшие из князей, благороднейшие из бояр?

- Бьются не на шутку. Только перья разлетаются в разные стороны, - заключила Наталья и темница взорвалась хохотом.

- Ах, ты моя сладкоглаголивая ластовица, - умилялся сквозь смех Шуйский.

- Тогда ты, - задумалась Наталья, - златоперсистый голубь.

- Отчего ж не тетерев я? – спросил князь, а темница вновь наполнилась громким смехом.

- Как жаль, - вздохнул любитель подраться Андрей, - что я не могу участвовать в этой битве. Или у меня нет шансов завоевать сердце голубушки?

- Не знаю, тебе с высоты птичьего полёта виднее, - продолжала веселиться Наталья.

Московские приставы просто вынуждены были прекратить это безобразие и, чуть ли не силой, увести девушку. Наталья расплакалась, а князь Андрей полез в драку.

-Умоляю тебя смиренно: сподоби мне еще раз видеть моего друга, славного князя Андрея, - тщетно просила Оболенская приставов, но больше её в темницу не пустили.

Кормленщики и воеводы.

Погостив в монастыре еще один день, Шуйские наконец-то покинули лесную обитель и, как бы нехотя, мелкой рысцой, двинулись в Каргополь. Зачем бы, кажется, им  покидать гостеприимный монастырь, подвергая себя и зимней вьюге, в которой нет ничего хорошего, и безжалостной дорожной тряске? Пожили бы себе у Серафима, припеваючи: в доме у него теплынь, в монастырском хозяйстве тишь да гладь, да Божья благодать. Так нет, торопятся московские бояре в город Каргополь по правительственным делам.

А в чем же заключалась управленческая деятельность древнерусских наместников?  Кто они такие были и похожи ли они на нынешних государственных чиновников?

Любопытно заметить, что в те времена должность областного управителя называлась КОРМЛЕНИЕМ: наместник кормился на счет управляемых в буквальном смысле этого слова. Кормы были въезжий, единовременный, и ежегодные постоянные, именно:

-рождественский,

-петровский,

-великоденский.

Въезжий корм вносили при въезде наместника, при самом вступлении его в должность: «кто что принесет, то ему и взятии» - формула, не ставшая архаизмом. Ежегодные постоянные кормы (рождественский и др. праздничные) точно определялись нормативными документами.

«А на три праздники на Рождество Христово, на Великий день, на Петров день наместнику нашему имать корм с десяти сох полоть мяса, десятеро хлебов, коробья овса, воз сена, а нелюб корм наместнику, ино за полоть мяса 8 денег, за барана 6 денег, за хлеб по деньге, а за коробью овса 6 денег, а за воз сена 8 денег; а тиуну корм, в полы наместнича корму, а доводчику побор с трех сох коврига, да часть мяса, да сыр, да овес», - гласит уставная онежская грамота 1536 года, с которой ходил наместник, крепко прижимая ее к своему животу.

Теперь, при изменившихся взглядах, нам, конечно, нелегко вникнуть в смысл и характер кормовых должностей и представить современных чиновников с целыми складами мяса, печеного хлеба, овса и сена (особенно овес и сено не укладывается в наше общественное понятие).

Каргопольский наместник держал во всей онежской земле тиуна да четырех доводчиков: в Каргополе, на усть Моше, на Турчасове, на Мегрене и на Усть Мехренге. «А поборов своих самим по деревням не брать, имати им свои поборы у старост на стану; а доводчику у них из стану в стан не переезжати, кайждо ведать свой стан; а где доводчик ночует, тут ему не обедати, а где обедает, тут ему не ночевати». Хоть какой-то, а порядок был в древней Руси! по крайней мере, там, где обедали чиновники, там не ночевали (держали себя в рамках).

Губная грамота регулировала уголовные и гражданские дела, причем таким образом, что кто бы ни был виноват, а деньгу получал наместник с тиуном. «А всхотят помирятся не стоявши у поля, и они дадут наместнику 20 денег Новгородскую; то ему и с тиуном;, а всхотят помирится стоявши у поля, и они дадут наместнику с рубля по четверти, то ему и с тиуном».Видно, что каждый правительственный акт наместника и волостеля, как и их подчиненных агентов, сопряжен был с известным сбором. Следовательно, нельзя не придти к мысли, что основной задачей управителей было не столько поддержание порядка и охранение права в уезде, сколько получение дохода или доходных статей. Впрочем, кормленщик, взимал все поборы не исключительно для себя: часть их шла в казну.

 Хотелось бы восстановить историческую картину и понять: за что, вообще, давались такие привилегии?  Оказывается, наместничества давались в награду за безвозмездную придворную и военную  службу, какая лежала на служилом человеке.  

В нашем случае мы видим двух наместников, про одного из которых,  в летописях напишут:  принимал участие…, был в свите…, упоминался.…  Про второго - лучше бы и не писали ничего: одно слово – рында, такому бы только в белых одеждах покрасоваться и, упаси Бог, такого на поле боя выпустить – все сражения будут проиграны, это точно!  Князь же, который действительно служил и воевал, и действительно заслужил вознаграждение, назван государственным преступником и отправлен в тюрьму.

Итак, изложив значение кормлений, становится совершенно ясно, для чего воеводы Шуйские стремятся в город Каргополь,…чтобы пополнить свои животы!!!  

Дмитрий рассчитывает на рождественский оклад, а Василий Федорович – на въезжий корм.

Андрея ждут кнут и дыбы.

Но когда же, спрашивается, появится  Каргополь, Каргино поле, поле для сбора кормов и пошлин? Нашим, истратившимся на  московской службе князьям, совершенно не терпится попасть в этот крупный, богатый торговый город, размерам которого поразился даже видавший виды немец-опричник Генрих фон Штаден (нем. von Staden).

Кстати, Генрих не только любовался каргопольским уездом, но и писал проекты типа «Интервенция Московского государства в наиболее уязвимом месте – со стороны города Кола и реки Онеги».  Выходец из Германии, сын вестфальского бюргера приехал в Россию в 1564 году, был толмачем, опричником, торговцем и, в конце концов, стал убежденным врагом России. Свой реферат он любезно предоставил шведскому королю Юхану III в 1579 году. И шведы, согласно сочинению Штадена или без него, но своими набегами опустошили многие погосты и монастыри Обонежской пятины. Места эти следующие: Введенский, Оштинский монастырь, Сермакса, Горский погост на Свири, Свирский монастырь (в 1581 г.), Олонец (в 1579 г.), Видлицы и монастырь на Сянзе (в 1582 г.), Андрусов монастырь, Паркиницы, Важены, Ладва и Вознесенский монастырь.

Но главной целью шведов были «морские ворота». Завоевав Корелу, Ивангород, Ям, Копорье, в сентябре 1581 года шведский главнокомандующий Понтус Де-ла-Гарди подступил к Нарве и после ожесточенной бомбардировки и штурма овладел городом. От Нарвы и Яма открывался прямой путь на Псков, осажденный поляками. Сознавая невозможность борьбы разом на два фронта, Грозный готов был отказаться от ливонских владений в пользу Речи Посполитой ради того, чтобы сосредоточить все силы на борьбе против Швеции и любой ценой вернуть «морские ворота» Нарву.

Царь возобновил переговоры с Баторием, а пока послы препирались о титулах, Псков держал оборону. Под его стенами разворачивались сражения, от которых зависела судьба страны. А был в тот год псковским наместником (кормленщиком) Василий Федорович Скопин-Шуйский.

О приходе королевском ко Пскову. Лета 1581-го приходил король литовский Оботур Стефан ко Пскову. А царь и великий князь Иван был в Старице, и тут приходил к государю посол от папы: мирити великого князя с королем. И король пошел от Пскова прочь, а стоял тридцать недель [и] две. А князь велики ему поступился  городов немецких: вифлянских и ливонских. И тут убили короля Бекеша, советника его, и много, без числа, побито у приступов и на выласках. А воевод было в Пскове: князь Василей Федорович Шуйской-Скопин да князь Иван Петрович Шуйской, да князь Володимер Ростовской, да князь Андрей Хворостинин, да Никита Очин-Плещеев и иныя воеводы и дворяня. Да тут же убили Мишку Черкашенина, а угадал себе сам, что ему быти убиту, а Псков будет цел. И то он сказал воеводам.

Стефан Баторий стоял под Псковом тридцать две недели и ушел, не солоно хлебавши, а ведь хотел взять город чуть ли не за пару дней. Но 26 августа еще на подступах к крепости его встретил меткий огонь русских пушек, Стефану пришлось спрятаться за холмами и начать копать борозды. Упрямый поляк работал день и ночь, прикатил туры, сделал осыпь и 7 сентября, на самом рассвете открыл сильную пальбу из всех орудий, разгромив стены между воротами. Воеводы, обедая в шатре Королевском, сказали Баторию: "Государь! мы будем ныне ужинать с тобою в замке Псковском" и поспешили в Псков на ужин.

8 сентября, невзирая на жестокий огонь городских бойниц, неприятель по телам своим достиг крепости, ворвался в проломы… Поляки в отверстиях стены резались с гражданами, с Детьми Боярскими и стрельцами; из башен, занятых Венграми и Немцами, сыпались пули на Россиян, слабеющих, теснимых. Тут Князь Иван Петрович Шуйский, облитый кровию, сходит с раненого коня, удерживает отступающих, показывает им образ Богоматери и мощи Св. Всеволода-Гавриила, несомые Иереями из соборного храма: сведав, что Литва уже в башнях и на стене, они шли с сею святынею, в самый пыл битвы, умереть или спасти город Небесным вдохновением мужества. Россияне укрепились в духе; стали непоколебимо - и вдруг Свинская башня, в решительный час ими подорванная, взлетела на воздух с Королевскими знаменами... ров наполнился трупами Немцев, Венгров, Ляхов; а к нашим приспели новые дружины воинов из дальних, безопасных частей города: все твердо сомкнулись, двинулись вперед, воскликнув: "не предадим Богоматери и Св. Всеволода!" дружным ударом смяли изумленных врагов, вытеснили из проломов, низвергнули с раскатов. Кровь лилася до вечера (ибо Стефан свежим войском усилил Поляков), но уже вне крепости, где оставались только больные, старцы и дети: самые жены, узнав, что стена очищена от ног Литовских - что Царские знамена опять стоят на ее раскатах и что неприятель бросил несколько легких пушек в воротах - явились на месте битвы: одне с веревками, чтобы тащить сии взятые орудия в кремль; другие с холодною водою, чтобы освежить запекшиеся уста воинов, изнемогающих от жажды; многие даже с копьями, чтобы помогать мужьям и братьям в сече. Наконец все нерусское бежало… Их было 1626 человек, убитых же 863. Неприятелей легло около пяти тысяч, более осьмидесяти знатных сановников, и в числе их Бекези, Полководец венгерский, отменно уважаемый, любимый Стефаном, который с досады заключился в шатре и не хотел видеть Воевод своих, обещавших ужинать с ним в замке Псковском.

Баторий на другой день сказал, что должно умереть или взять Псков, и, после этого заявления, еще в течение нескольких месяцев предпринимал все возможные и невозможные попытки, но так и не взял русскую крепость. "Король хочет сдержать слово, - писали Вожди Литовские к друзьям своим в Вильну: - не возьмет города, но может умереть в снегах Псковских".

Баторий, дав все нужные наставления своим поверенным и главному Воеводе Замойскому, уехал в Варшаву, последним его словом было: "еду с малою, утомленною дружиною за сильным, свежим войском"…

После отъезда Батория к нашим Воеводам явился Российский пленник, без всякого условия отпущенный из Литовского стана, с большим ларцем и с следующим письмом от Немца Моллера к Шуйскому: "Государь Князь Иван Петрович! Я долго служил Царю вместе с Георгом Фаренсбахом; ныне вспомнил его хлеб-соль; желаю тайно уйти к вам и шлю наперед казну свою: возьми сей ящик, отомкни, вынь золото и блюди до моего прихода". К счастию, Воеводы усомнились: велели искусному мастеру бережно открыть ящик и нашли в нем несколько заряженных пищалей, осыпанных порохом. Если бы сам Шуйский неосторожно снял крышку, то мог бы лишиться жизни от выстрелов и разорвания пищалей. Спасенный Небом, он написал к Замойскому, что храбрые убивают неприятелей только в сечах; предлагал ему бой честный, единоборство, как Баторий Иоанну.

4 января 1582 года псковские воеводы еще раз напали на Замойского, многих убили, многих взяли в плен, и с трофеями возвратились в город. Замойский дал знать послам,что терпение войска уже истощилось; что надобно подписать договор или бежать. 6 января было заключено перемирие на десять лет. Так закончилась трехлетняя война, но то истина, что Псков или Шуйский спас Россию от величайшей опасности, и память сей важной заслуги не изгладится в нашей истории, доколе мы не утратим любви к отечеству и своего имени.

Между тем правящие круги Швеции не отказались от планов разгрома Русского государства и ближайшей целью вторжения были избраны крепости Орешек и Ладога. 8 сентября 1582 года шведская армия осадила Орешек, расположенный на острове посередине Невы, и после длительной бомбардировки 8 октября предприняла общий штурм. Древняя русская крепость держалась, отражая нападения врагов, а Князь Андрей Шуйский спешил с конными дружинами из Новгорода, для спасения сей важной крепости. Второй штурм, благодаря подоспевшей дружине Шуйского был успешно отбит с большим уроном для неприятеля и надменный Де-ла-Гарди бежал.

Борьба с Россией один на один была непосильна шведам, но Москва не могла воспользоваться своим превосходством, так как на южных и восточных границах возобновилась Казанская война. Пришлось предложить Де-ла-Гардию мир: Князь Лобанов и Дворянин Татищев съехались с ним в Шелонской пятине на реке Плюсе и 26 мая 1583 заключили перемирие сперва на два месяца, а после на три года, оставив Яму, Ивангород, Копорье в руках Шведов!..

Поражение  армии короля Батория под Псковом и шведских войск под Орешком показали, что силы России в столкновениях с соседями далеко не исчерпаны.

Сочинения von Staden’aоб интервенции России оказались галлюцинацией, но другие  его труды, где он пишет о Московии и просторах некоторых ее уездов, вполне реалистичны.

По росписи (составляющейся при передаче власти от одного воеводы к другому), в Каргополе, на 1586 год, числилось десять площадей с девятнадцатью церквями, колокольнями, монастырями, гостиный двор, дворы торговых людей и ремесленников, склады и лавки. Одних только тягловых дворов около полутысячи, а жителей в них около двух с половиной тысяч. По сравнению с другими городами значился Каргополь среди наиболее населенных городов. Кроме того, что он являлся главным местом торговых сношений Поморья с Заонежьем, через него же еще пролегал торговый путь из Западной Европы на Волгу и далее в Среднюю Азию, Индию, Китай. Каргополы и сами ходили на стругах вниз по Онеге и морем – до Норвегии и Финмаркена.

В 1536 г. от имени малолетнего Ивана IV людям Онежской земли была дана Уставная грамота, запрещающая приезжим купцам покупать соль на варницах уезда, лишь только в городе у торговавших ею каргопольцев. С той поры Каргополь стал крупнейшим на Руси центром соляной торговли. В год соли продавалось до полумиллиона пудов. Торговали здесь также рыбой, салом, шкурами морского зверя, мехами и карельским железом, из южных районов привозили хлеб для Севера, не мало и своего, местного зерна и муки увозили отсюда в Поморье и Карелию. «Каргопольский уезд велик… - писал  Штаден, -  на восток… простирается до Вологодского уезда; на юг – до Белозерского; на запад до – Карелии; на север – вниз по всему течению реки Онеги до Студеного моря». 

 « И государева денежная казна в Каргополе збираетца большая», - думали бояре Шуйские,  все больше приближаясь к благосостоятельному городу и к огромной, переполненной казне.

Святки.

  В то же время, ничего не подозревающие каргополы, готовились к всеобщему веселью и находились в таком приподнятом, несколько торжественном настроении, которое свойственно всем праздникам.

С сегодняшнего дня начался самый большой, самый шумный и веселый праздник в крестьянском быту – Святки. Они обнимают собой период времени от Николина дня (6 декабря) до Крещения (6 января), как раз тот месяц, когда земледельческое население, обмолотив хлеб и покончив со всеми работами, предается отдыху. Суровые однообразные трудовые будни сменяются широким привольем и целым рядом забав и развлечений.

Поэтому, как только шуйский обоз въехал в Каргополь, так сразу же на первой улице, прямо в каптан вступающего в должность наместника скатилась бочка горячей воды с конским пометом. Вот вам, бояре Шуйские, и долгожданный въезжий корм, судя по всему, с каждой сохи…

Это была только первая шалость на первой улице одного из наиболее населенных городов, и можно только догадаться, как и с какими потерями, бояре Шуйские пробились к своим апартаментам в каргопольской крепости. Замечательно, что и в самой крепости их встретили веселые святочные забавы: входы во все хоромы на воеводском дворе, а так же в поварню, амбары и винные погреба были замысловато завалены бревнами и боронами таким образом, что без труда их не разобрать.  Видимо стрельцам и пушкарям каргопольской крепости тоже надоела зимняя скука.

Вконец измученные дорогой и Святками наместники, распорядились подготовить для них хотя бы баню и разгрести вход в винный погреб. Весьма любопытно здесь, что баня оказалась свободной от завалов и натопленной, и более того в сенях бояр ожидали красны девицы. Правда девушки – наряженные в сарафаны молодые стрельцы – никак не ожидали приезда начальства,  были крайне смущенны и хотели как можно скорее уйти.

Видя их смущение, князь Дмитрий заметил: «Больно вы несмелые, ну, ничего, побудите с нами, пообвыкните», - и хотел было ущипнуть покрасневшую девушку, но та шарахнулась и вылетела из бани огромными прыжками. Вслед за ней ринулись и все остальные. Последняя, впрочем, задержалась, чтобы припереть дверь и, таким образом, отсечь погоню. К ней на помощь вернулись сотоварищи в сарафанах, некоторые из них уже тащили бревна от расположенного по близости винного погреба.… 

Едва отмывшись от конского помета и с трудом выйдя из бани, наместники хотели только перекусить и сразу идти спать, но в столовой вместо закусок на столе они обнаружили гроб. В гробу метался привязанный, наряженный в покойника стрелец, лицо его было натерто овсяной мукой, а в рот вставлены длинные зубы из брюквы. Потеряв всякий аппетит, бояре направились в спальни и, только они прилегли, как услышали дикий вой. Это местная молодежь играла в голосянку. Правила игры заключались в том, что какой-нибудь бойкий парень выходил на середину двора и громким голосом произносил:

Ну, давайте-ка, ребята,

Голосянку тянуть,

Кто не дотянет,

Того за волосы-ы-ы-ы-ы-ы!

И парень, а за ним и все другие начинали тянуть это «ы» до бесконечности. На того, кто первым не удерживался, наскакивала целая толпа и теребила за уши, за нос, за волосы, набивая полные штаны снегу.

Вой, крик и смех попеременно продолжались до самого утра. Должно сказать, господа Шуйские, что прежде, чем въезжать без предупреждения, надо было или ознакомиться с местными обычаями или не менять маршрут следования. Между прочим, дозорные ждали наместников со стороны Москвы, а не никак не с Пудожа.

Москва. Дом Годунова.

Святки в Москве имели свой особенный характер, так как розыгрыши проводились на международном уровне. Разработав многоходовую комбинацию и, добившись ареста и ссылки, наиболее авторитетных и наиболее опасных для себя соперников, Борис Годунов готовился к окончательной расправе с ними. Умный и изворотливый политик совершенно не опасался братьев Шуйских: Василия, Андрея, Дмитрия, Александра и Ивана Ивановичей. Все козни и интриги  старшего из этих  братьев Василия, в будущем IV, можно было разгадать, а далее подкупить, запугать или войти с ним в сговор, в зависимости от обстоятельств. Второй, по старшинству брат - Андрей Иванович – уже около года томился в Самаре под строжайшим надзором пристава (за казнокрадство), а младшие –  пока еще молоды и не опытны. Совершенно иное дело знаменитые полководцы – псковский герой Иван Петрович и защитник Орешка Андрей Иванович Шуйские – их не запугаешь и не подкупишь, они сильны, авторитетны, и заслужили честь не только среди своего народа, но и в Европе. Их нелегко будет устранить Борису Годунову, хоть он и зять гнусного Малюты Скуратова, зять палача, как говорится, и сам в душе палач.

Но, тем не менее, розыгрыш царского шурина прошел вполне удачно. Распустив слухи о том, что Шуйские «возглавляют пропольскую партию», «очень преданы королю…» и, что «не желая терпеть деспотизм Годунова, ждут лишь польской помощи»,Годунов  добился того,  что предположения,  отразившиеся во внешнеполитической переписке, сразу перешли в разряд фактов. Неосторожно возникают вопросы: для чего князь Андрей разбил шведов, отогнав Де-ла-Гарди от стен Орешка? для чего Иван Петрович Шуйский героически выдержал оборону Пскова, утерев нос Баторию? для чего они в кровопролитных сражениях выказывали невероятную твердость при защите русских крепостей, спасая Россию от величайшей опасности? Чтобы сдаться, потом без боя и отдать Россию на растерзание врагов??!

Можно еще допустить мысль, что под Шуйскими, готовыми перейти на сторону польского короля, подразумевается пятерка братьев. Это предположение основывается на том соображении, что брат Петра Головина (который обчистил казну вместе с этими Шуйскими), успел сбежать в Литву. Так вот, этот эмигрант, Михаил Головин, заявил Баторию: «Где [король] не придеть, тут все ево будет; нихто... против его руки не подымет»из-за розни великой в боярах. От чьего имени он сделал такое предательское заявление – вопрос, пока еще не разгаданный.

По всей вероятности, из-за этого заявления, Годунов и обвинил Шуйских в тесной связи с польским правительством и в тайном сговоре с Польшей. Князь Андрей, переполненный возмущением, не сдержал своих кулаков. А Борис, получив по морде, получил удобный повод затеять очередную интригу.

Второй розыгрыш Правителя, заключался в том, чтобы распространить в Европе темные слухи о крупных кулаках, вернее, о крупных беспорядках и мятеже Шуйских, об опасностях, угрожающей всей царской семье. В декабре 1586 г. витебский воевода направил своему правительству два письма с противоречивой информацией об этих событиях. В первом письме он писал, что зачинщиком беспорядков был Андрей Шуйский, которому удалось договориться со Щелкаловым. Во втором письме имя Щелкалова не фигурировало. Согласно последней версии, во время нападения Шуйского на двор убит сам Борис Годунов и другой большой боярин, а вместе с ними полегло до 800 человек.

Годунов, побитый, но живой принял послов, отправляющихся в Литву, у себя в доме и представил дело Шуйских следующим образом.

Спросят, за что на Шуйских государь опалу положил? И за что казнили земских посадских людей, отвечать: государь князя Ивана Петровича за его службу пожаловал своим великим жалованьем, дал в кормленье Псков и с пригородами, с тамгою и кабалами, чего ни одному боярину не давал государь. Князь Андрей и другие братья, стали пред государем измену делать, неправду, на всякое лихо умышлять с торговыми мужиками, а князь Иван Петрович им потакал, к ним пристал и неправды многие показал пред государем. Шуйского князя Андрея государь сослал в деревню за то, что к бездельникам приставал, а опалы на него никакой не положил.

Как только иностранные послы, получившие достоверную информацию «из первых рук», покинули дом Годунова, олигарх тут же снарядил своих клевретов с тайным указом в Каргополь и Белозерский монастырь. Опасаясь людей, но, уже не страшась Бога, Правитель велел удавить двух главных Шуйских в заточении: Боярина Андрея Ивановича, отличного умом и храбростию, и знаменитого Князя Ивана Петровича, спасителя Пскова и нашей чести воинской, подвиг которого опишут на разных языках ко славе Русского имени!

Каргопольская крепость.

По прибытии в крепость приставы умерили строгость заключения боярина князя Андрея, его расковали с дороги и даже предоставили возможность посетить церковь, которая находилась в тюремном остроге. Несомненно, Шуйского угнетало невольное подчинение и унизительное положение узника, но одно желание, одна надежда заполняли  сердце и душу славного князя. Он зашел в ветхий храм, зажег свечи в резных деревянных подсвечниках и долго молился Святой Троице, и пречистой  Богородице, и Кресту Христову, и святым Небесным силам, и всем святым. Он просил для Натальи здоровья, счастия и блага. В то же время и Наталья, находясь в церкви Челмогорского монастыря, возносила  молитвы к Богу о всех заключенных в темницах: «Види беду их и скорбь и всяку нужу елико возможно помогаи им напои накорми согреи»…

При выходе из храма Шуйский увидел лестницу, ведущую наверх подпертой бревнами колокольни, и стал подниматься по ступенькам, которые опасно трещали и подламывались под его ногами. «Хорошо, хоть сняли десять пудов оков», - подумал Андрей, - «а то бы, покосившаяся  колокольня и вовсе рухнула».

Некое облегчение и улучшившееся настроение вновь изменилось, когда князь оказался на самом верхнем ярусе звона. Под тесовым шатром не было ни одного колокола, а впереди, за крепостной стеной с Пытальной башней, расстилалась печальная снеговая поляна Онеги, в суровых и строгих тонах, зовущая на волю и не пускающая к себе.

Обернувшись, Шуйский увидел, куда он попал. Опытным взглядом воевода определил, насколько крепко построен острог. Тарасы грамотно рублены треугольником и наполнены мелкими камнями, по тем тарасам ставлен тын стоячий, высотой в два человеческих роста. В крепостных стенах восемь, выступающих башен, осыпанных камнями. Окружает кремль с трех сторон глубокий ров, соединенный с рекой Онегой. Внутри острога ставлены несколько осадных дворов для осадного положения.

Да-а, Князь Андрей, видно сильно ты Годунова напугал.

Внутреннее пространство кремля вдоль северо-западной стены занято большой площадью, на площади съезжая изба, а за ней, церкви. Архитектура церквей весьма оригинальна и носит вполне самобытный характер, потому что храмы сооружены местными простонародными мастерами (да и вся крепость построена силами каргопольских крестьян).

С правой стороны к северо-восточной стене примыкает воеводский двор с высокой рубленой оградой и большим арочным проемом. Во дворе богатые двухъярусные хоромы Наместника. Сразу видно, что часть разграбленной казны Дмитрий Шуйский использовал на строительство этого дома. Низ постройки глухой, в нем, очевидно, заключаются обширные складские помещения. Судя по тому, насколько он высоко возвышается над землей, под ним должно быть еще и погреба, доверху наполненные собранными рождественскими кормами (для чего бывший наместник и приперся: не оставлять же эти богатства Скопину-Шуйскому).

В верхнем этаже здания - обширные палаты для приема гостей, хорошо освещенные большими окнами. В сени центральной части здания, ведет крыльцо, прилегающее к фасадной стене палат. Верхний и нижний рундуки крыльца покрыты «бочками». Роскошью и строением воеводский дом похож на дома столичной аристократии. Над палатами возвышается еще одна часть здания - это не то «чердак», не то горница. По правую сторону сеней и крыльца, другая палата, не видимая со стороны колокольни, на которой Андрей, вспоминает сейчас о своих московских хоромах. Наверное, его дом и хозяйство уже разорены, а поместья и вотчины – отписаны на государя.

У Шуйского в Москве не было никого из близких родных, кроме племянника, которого тоже удалили из столицы и везут в дальний монастырь на пострижение. Князь с пятнадцати лет служил в полках своего брата Петра Ивановича Шуйского, получил поместье в завоеванной Ливонии и был оставлен им в охранных войсках, подальше от царского двора, так как двор ему  казался опаснее ратного поля. И только после смерти Ивана IV, Андрей вернулся в родительский дом, в Москву, сразу же попав в Боярский синклит (будь он не ладен).

В то же время непокорные области предавались огню и мечу.  В результате выбранной методики, за короткий период, Воеводы Петр Шуйский, Василий Серебрянный и Андрей Курбский, взяли двадцать городов, из них, наверное, большая часть сдались сами, на милость Шуйскому.Таким образом, и таким приветливым обхождением Князь Петр Великий обаял Литву от Псковского озера до Рижского залива.

Еще раньше брат Андрея отличился в Казанских походах и основал вместе с Александром Горбатым-Шуйским Свияжск, ставший русским форпостом в центре Казанского ханства. В качестве свияжского Наместника Петр Иванович, образовал сей новый край в гражданском порядке, изгладил следы опустошении, водворяя спокойствие, оживляя торговлю и земледелие.

Погиб  Петр Шуйский в 1564 году близ Орши и был с почестями похоронен победителями. Вот как описывается в летописи из того времени то событие:  

Лета 1564-го посла царь и государь литовския земли воевати из Полоцка боярину князю Петру Шуйскому, а из Смоленска двум Серебряным и сходитись им велел на Друцких полях. И воеводы пошли с мест своих, из Полоцка и из Смоленска. И как будет князь Петр в Литов­ской земле, в деревне в Овлялицех, и тут пришли безвестно литовския люди многия, воевод побили и поймали многих дворян, семьсот человек больших дворян и детей боярских имянных. А князя Петра Шуйского збили с коня, и он з дела пеш утек и пришол в литовскую деревню; и тут мужики его ограбя и в воду посадили. И сведал виленской воевода и тех мужиков велел переимати и казнити, а тело выняти, и погребе чесно в Вильне в Стониславе в римской церкви. И сам за ним шел и погреб великого князя возле дочери Елены, коя была за Олександром, королем литовским.

Второй племянник Андрея, Князь Никита, тоже погиб, еще в мае 1571 года - был заколот ножом во время пожара.  Появились признаки того, что династия Шуйских клонится к закату.

И, Боярин Князь Андрей Шуйский, находясь в тюремном остроге почти в безвыходном положении, вдруг задумался о продолжении угасающего рода. Женою ему виделась молодая боярышня Наталья из рода Оболенских от великого князя Михаила черниговского. Не удивительно то, что мысленно выбирая супругу, он поступал, конечно, по русской пословице: «руби дерево по себе». Помимо внешности и родовитости невесты, князь имел ввиду и согласие ее взглядов на вещи со взглядами своими. Он и сам, проведя юность в Ливонии, был человеком широко образованным, отличался сведениями в Науках, красноречием - и самою величественною наружностию: одевался с изяществом, подстригал бороду и носил недлинные волосы. Имея 48 лет от рождения, еще мог бы быть прекрасным, надежным мужем.

Так, находясь в плену, играло воображение Князя, так оно строило замки на воздухе.

Стражники терпеливо и внимательно следили за Вельможей, который уже больше часа о чем-то мечтал на колокольне без колоколов. Каргопольские стрельцы небезразлично отнеслись к знатному затворнику и, не имея представления о московских обычаях, приняли его как заморского гостя.  Уже давно в его избе, сложенной из чрезвычайно толстых и крепких бревен, поражающих глаз, был накрыт и ломился от местных изысков княжеский стол.  

Андрей же не хотел покидать своего воздушного замка, но постепенно спустившись с небес, он продолжил изучение внутреннего пространства крепости. Итак, воеводский двор помимо высоко поставленных хором высокопоставленного наместника включает в себя еще ряд сооружений:караульню, колодезь, баню с предбанником, поварню с хлебной печью, сарай для всякой рухляди, конюшню о шести стойлах, хлевы, скотный двор.В воеводском дворе также находится зелейный погреб, где хранятся боевые запасы под караулом, государевы житницы и казна, около которой крутится Князь Дмитрий Иванович.

Кроме того, в воеводском дворе возвышается «клетский» храм с тремя апсидами, каждая из которых покрыта «бочкой» с главкою. Эта церковь стоит вдоль проходной улицы, направленной от Воскресенской башни к  Подлазной.

Андрей, хорошо знает строение русских крепостей, и эти знания дают ему надежду на побег, а вне крепостных стен надежду на встречу с челмогорской красавицей и… Взгляд Князя останавливается на осадном остроге в южной части кремля, где стрельцы, затинщики и пушкари, каждый занимается своим орудием. У Ручьевой башни воины-холопы заполняют кувшины зельем (порохом), плотники и кузнецы исправляют повреждения в орудиях, заплечных дел мастер тоже не без дела: порет отроков, отличившихся во вчерашних святочных проказах. Большая же часть ратников служат в караулах или в дозорах. Крепость приведена в строгий, почти боевой порядок: во всех дозорных будках, во всех караульнях на страже стоят вооруженные стрельцы. Интересно, к чьему нападению они готовятся? Шведы, конечно, гуляют по Заонежью, но если они во главе с полковником Де-ла-Гарди узнают, что в Каргополе сидит Воевода Шуйский Андрей, «крепкий Орешек», то одного этого будет достаточно, чтобы развернуть их к себе на родину.

Больше всего стражников, которые называются воротниками у Воскресенской башни. И, хоть воротные полотнища подняты, а створные открыты, в кремль без специального разрешения никто не пройдет. Рассчитывать, что Оболенскую пропустят в крепость, а потом еще и в тюремный острог – безумие, проще самому вырваться отсюда, - думает Шуйский и вздыхает: «Где моя Наташа? увижу ль я еще солнышко свое  лучезарное? и, если случится такое чудо, хватит ли мне сил и отваги высказать все то, что чувствую, чем сердце наполнено?»

Боярин Князь Андрей, еще раз осмотрел крепость, задержался взглядом на северных самобытных храмах и увидел за ними три монастырских подворья. Тут его озарила простейшая мысль, и он стукнул себя по лбу так, что даже без колоколов все вокруг зазвенело. Кубарем скатившись к своим стражникам, Шуйский, справился о монастырских дворах, поселившихся возле церквей, и узнал, что это дворы Спасского, Кирилло-Челмогорского(!) и Ошевенского монастырей. От одной только мысли, что Наталья уже завтра будет здесь… от одной только мысли, что он еще раз сможет ее увидеть, Андрей стряхнул с себя угнетающую обстановку, и не в силах сдерживаться, стал бегать и радоваться неведомо чему, к удивлению московских приставов и местных стрельцов. С прекраснейшим аппетитом и настроением Князь приступил к пиршеству: пил вино, много шутил и к вечеру подружился со всем караулом.

Конец делу венец.

Этой же ночью в крепость въехал санный поезд игумена Кирилло-Челмогорского монастыря. Отец Серафим, крупный землевладелец, покончив с сельскохозяйственной деятельностью, приехал со своими строителями и плотниками оказать помощь Спасскому настоятелю Евфимию, который отвечал за содержание церковных строений Каргопольского кремля. Деревянные церквушки находились в плачевном состоянии, требовали ремонта и, более всего, нуждалась в переустройстве колокольня тюремного острога, готовая вот-вот рухнуть. На руках у Серафима была грамота Митрополита Новгородского Александра с благословением на перестройку каргопольских крепостных храмов. Кроме того, челмогорский Игумен изъявил желание пожертвовать на начало перестройки крупную сумму денег,  а воспитанница его княжна Наталья охотно взялась ответствовать скорейшему осуществлению этого богоугодного дела присмотром за перестройкою и сбором других недостающих средств.

Утром Князь Андрей проснулся от стука топоров, и в ужасе увидел, что его воздушный замок разбирают по бревнам чернецы. Узник выбежал в сени и, раздавая тумаки своим вчерашним дружкам, вырвался во двор. Здесь разгневанного Вельможу встретила Боярышня Наталья. Вместо объяснений любви, ей достались упреки за разрушение какого-то замка, а какого, она так и не поняла, оставшись в недоумении. В тюремном остроге, кроме убогой колокольни не было ничего интересного, разве что полное отсутствие каких-либо достопримечательностей вызывало интерес. Ситуация немного прояснилась с приходом Серафима. Шуйский, почему-то стоя на коленях, умолял Отца не разбирать колокольню и при этом просил руки Натальи Оболенской. Священник ничем не мог связать эти две просьбы, поэтому согласился удовлетворить только последнюю.  Был назначен день обручения, все успокоились и приступили к подготовке этого торжества.

События в остроге закрутились в ускоренном темпе, но и годуновские клевреты с его тайным указом неслись в сторону Каргополя, всё прибавляя и прибавляя скорость, забивая насмерть лошадей и ямщиков.

Наталья, готовясь к свадьбе, не забыла и колокольню, каким-то непонятным образом сыгравшую роль в ее судьбе. Они строили ее уже вместе с Андреем, не имея разногласия ни в чем. Какие бы украшения не предлагал Князь, невеста со всем соглашалась, правда, по его мнению, скромная колокольня должна была строиться не из сосны, а из чистого золота, но московский Вельможа  уступал вкусам любимой своей челмогорочки. Наталья же, знавшая наизусть Домострой, слушалась будущего мужа во всем, покаряитеся и должную ему честь воздаваи яко о добре жене хвала мужу и честь. Вместе они изменили тюремный терем, устроив на стенах его благолепие со всякими украшениями и светильниками.

Московские стражники внимательно наблюдали за многочисленными действиями боярской пары и не успевали писать доклады Государю о государственном преступнике.       Пусть себе женятся, решили приставы – это не преступление.

Дружками со стороны Князя Андрея были приглашены наместник Скопин-Шуйский, со стороны Оболенской – Приказной Глава Несвитий Павлов, свахами были жены самых знатных каргопольских бояр. Подготавливала невесту к свадьбе ее подруга инокиня Дарья, которая знала все тонкости этикета царского двора, но умалчивала источник, редких для провинциального края, знаний. Одна Наталья знала тяжкую тайну еще достаточно молодой, сохранившей красоту и достоинство коломенской дворянки. Если верить рассказу инокини, то раньше она была, не много не мало, а… Царицей, женой Государя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси. Звали Дарью до пострижения в иноческий чин - Анна Колтовская. Так что готовилась свадьба Шуйского и Оболенской, можно сказать, по-царски.

Наместник, Приказной Глава, каргопольское духовенство, дворяне и купцы, иностранные гости, все принимали самое живое и самое деятельное участие. Все рассчитывали на то, что благочестивый Царь Федор Иванович помилует Шуйских и, только ждали гонцов с хорошей вестью. Дмитрий Шуйский тоже спешил поздравить Наталью с важным событием:

- Завидую Князю Андрею, какая ладная невеста; и родовита, и красива, и богата к тому же, и, уж точно умна, знает все о повадках медведей.

- А знаешь ли ты, Боярин Князь Дмитрий, откуда появились медведи?

- Не знаю, но готов услышать от тебя боярышня, наверное, забавную былину.

- Так слушай, - сказала Наталья, радуясь поклоннику ее сказок.

«Жил-был старик со старухой. Жили они в лесу. Один раз старуха велела старику нарубить дров. Тот пошел в лес и начал там рубить липу. Вдруг липа заговорила человеческим голосом: она просила старика не рубить ее и в виде откупа предложила старику попросить у нее, чего хочет. «Да, что ж? - сказал старик, – вот старуха велела мне дров нарубить. Пусть будут у нас дрова». «Ладно,- сказала липа, - дрова будут». Пришел старик домой: дров действительно много. Он рассказал все старухе, а она начала бранить его: «Ты бы хлеба то просил». Старик пошел опять к липе, начал рубить ее и просил хлеба. Липа согласилась; но старуха опять оказалась недовольна, что старик мало попросил, и послала его снова просить о чем-то другом (о чем Наташа не может припомнить). Опять старуха стала недовольна. «Выпроси, - говорит, - что бы нас люди с тобой боялись». Пришел старик к липе. «Ладно, иди, - говорит липа, - будут вас люди боятся». Старик пришел домой, да на пороге споткнулся, упал и стал медведем. А старуха увидала его, испугалась, тоже упала и сделалась медведицей. От них то и пошли все медведи».

Дмитрий внимательно посмотрел на Наталью: опять смеётся? И, соображая, что к чему, спотыкаясь, направился к своему обозу.

Наполнив с десяток возов рождественскими кормами, Дмитрий отправился в Шую, оставив дивный, полный сказочных чудес, Обонежский край. И, слава Богу, что не остался на свадебный пир с его-то завистливостью и пристрастием подмешивать яд в кубки торжества.

Провожал до ворот Дмитрия лично Боярин Несвитий. Как только обоз Шуйского скрылся из виду, Павлов облегченно вздохнул и приказал опустить воротные полотнища, не смотря на то, что впереди еще был целый день и, наверняка придется открывать эти же самые ворота. «Но только не для Дмитрия», – перекрестился Несвитий и вернулся в съезжую избу - местное приказное учреждение, в котором воевода вершит все дела.

Наши воеводы, кроме сбора кормов ни чего вершить не хотели. Дмитрий Иванович, все, что можно уже совершил, а Василий Федорович Скопин-Шуйский, как и его отец, «не был ни предателем, ни искусным полководцем, ни властолюбивым вельможей». Как говорится: ни рыба, ни мясо. Так что в Каргопольском уезде, (соответственно новой реформе о местном самоуправлении), никто не мешал городовому приказчику  Несвитию Павлову и волостным тиунам творить суд и расправу и, хорошо, что не московским наместникам: они бы натворили! 

Съезжая изба, стоит на высоком подклете, при необычайно богатом, торжественном крыльце «на отлете» с длинным лестничным всходом и сложно разработанным нижним рундуком. За ней, рядом с  Крестовой башней, расположено несколько изб, в которых живут  местные приказные дьяки, подьячие и приставы со своими женами и детьми. В приказе хранятся писцовые книги, государевы грамоты и указы, челобитные, судные дела, различные платежные описи, знамена, данные о налоговых сборах.

Вполне ознакомившись с каргопольским острогом и его простым населением, можно перейти к свадьбе и счастливому, казалось бы, завершению истории. Ясное небо, грохот пушек и звон колоколов, встречали свадебный поезд. Все ворота кремля и осадных дворов были закрыты и под охраной, в то время как ворота тюремного острога, наоборот, распахнуты. Жителям крепости под страхом наказания было запрещено покидать свои дворы, поэтому все вылезли на крыши своих высоких теремов, а стрельцы заполнили башни и палили из пищалей в небо, проверяя боевую готовность.

Князь Андрей и Княгиня Наталья Шуйские обвенчались в Ильинской церкви каргопольского кремля и прожили в счастливом браке несколько дней, когда из Москвы наконец-то прибыли долгожданные гонцы с хорошей вестью, она касалась Василия Федоровича Скопина-Шуйского.

Федор Иванович, царским указом возвращал Первого Воеводу большого полка ко  двору. «Что это? награда или наказание», - гадал, прикормившейся в Каргополе, наместник, но собрался в один день и выехал, почти налегке, так как все, что можно было вывезти - уже вывез Дмитрий Шуйский. Со Скопиным уехали и московские приставы Андрея, а их место заняли годуновские палачи.

***

Андрей Шуйский очнулся, в грязной яме под Пытальной башней с отдушиной вместо окна, с осклизлыми от сырости стенами, с вонючим полом, с охапкой соломы вместо ложа. А где Наталья и как же свадьба? Неужели все это плод воображения, измученного пытками героя?

Железная дверь открылась и узник увидел своих палачей. Напрасно несчастный князь взывал к небу на несправедливость и изливал проклятия на голову «Мурзика» (татарского мурзы - Годунова)… Ответом ему служили издевательства, допросы, кнут, дыбы и  мучительная  «встряска».

4 января 1587 г. в каргопольской ссылке по тайному распоряжению Правителя князь Андрей Иванович Шуйский, оказавший громадную услугу Отечеству отражением шведов от стен Орешка, был удушен… к стыду и вечному позору Годунова.

Видя его мёртвого на одре, одетого в рубище, княгиня Наталья горько восплакала, проливая огненные слёзы:

- Милый князь, тебе ли было оставлять белый свет? Уже ты не дашь плода моему сердцу, ни сладости душе моей. Ах! недолго я радовалась моим другом! За веселие пришли слезы, за утехи скорбь несносная!… Почто я родилася? Или почто не умерла прежде тебя? Тогда я не видала бы твоей кончины, а своей погибели!…